Мистерии Митры

Если гелиолатрия вполне соответствовала духу научных теорий своего времени, то ничуть не менее она согласовалась и с его политическими тенденциями. Мы уже пытались показать, какая тесная связь существовала между доктринами поклонения императору и почитания «непобедимого Солнца». Когда цезари в III в. начали выдавать себя за божества, сошедшие с небес на землю, необходимым следствием их претензий на свои мнимые права стало учреждение общественного культа поклонения тому божеству, эманацией которого они себя представляли. Гелиогабал заявил о верховном положении своего Ваала из Эмесы во всем языческом пантеоне[25]. Эксцентричность и насильственный характер такого перекоса обусловили плачевный провал его попытки, однако она отвечала требованиям времени и вскоре вновь была предпринята с большим успехом. Аврелиан повелел воздвигнуть близ Фламиниевой дороги, к востоку от Марсова Поля, колоссальное строение, посвященное богу-охранителю, позволившему ему одержать победу в Сирии[26]. Введенную им государственную религию не следует смешивать с митраизмом: ее грандиозный храм, пышные церемонии, проводимые раз в четыре года спортивные игры и ее верховные жрецы напоминают, скорее, об огромных святилищах Востока, но никак не о тех сумрачных подземельях, в которых справлялись мистерии[27]. Тем не менее, на «непобедимое Солнце», которое император желал почтить с доселе небывалой пышностью, вполне могли заявить свои права поклонники Митры.

Политика, проводимая империей, первое место в официальной религии отдавала Солнцу, чьей эманацией признавался монарх, точно так же, как в халдейском мировоззрении, проповедуемом митраистами, царственная планета господствовала над другими звездами. И с той и с другой стороны в сияющем светиле, озаряющем вселенную, стремились видеть ни с чем не сравнимое божество, или, по крайней мере, зримый образ единого бога, и установить на небесах монотеизм, подобный правившей на земле монархии. Макробий в своих «Сатурналиях» со всей основательностью ученого утверждает, что все божества сводимы к одному Богу, познаваемому в его различных аспектах, и что все те многочисленные имена, под которыми его почитают, равнозначны имени «Гелиос». Теолог, отстаивавший это радикальное смешение идей, Веттий Агорий Претекстат, являлся не только высоким имперским сановником, но и одним из тех последних, кто возглавлял персидские мистерии [28].

Таким образом, по крайней мере в IV в., перед митраизмом стояла задача объединить в едином широком синтезе всех богов и все мифы, создав новую религию, которая должна была согласоваться с господствующей философией и с правовым духом империи. Эта религия, пожалуй, оказалась столь же далека от древнего иранского маздеизма, сколь и от греко-римского язычества, отводившего в своей системе лишь незначительное место космическим силам. Она в каком-то смысле вернула идолопоклонничество к его истокам и в смутно уже понимаемых мифах возродила обожествление природы[29]. Порвав с римским принципом поддержки национальных культов, она установила всецелое господство Митры, олицетворяющего непобедимое Солнце. Ее сторонники, сконцентрировав все формы поклонения на одном объекте, надеялись заново сплотить воедино все разрозненные вероучения. Солярный пантеизм являлся последним прибежищем консерваторов, над которыми уже нависла угроза революционной проповеди, добивавшейся разрушения старого порядка вещей.

К тому времени, когда этот языческий монотеизм пожелал воцариться в Риме, уже давно шла борьба между митраистскими мистериями и христианством. Распространение обеих религий примерно совпало по времени и проходило в сходных условиях. Обе они пришли с Востока и пропаганде их способствовали одни и те же общие факторы — политическое единство и нравственная анархия империи. Распространение и той и другой свершилось с почти одинаковой быстротой, и к концу II в. обе уже имели в равной мере немало сторонников в наиболее отдаленных областях римского мира. Члены секты Митры с полным правом могли отнести к себе гиперболу Тертуллиана: «Мы вчерашние заняли все ваше»[30]. Если принять во внимание обилие памятников, которые оставил нам персидский культ, может даже возникнуть вопрос о том, не являлись ли его сторонники в эпоху Северов более многочисленными, чем почитатели Христа. Еще одним сходством между этими противоборствующими церквами послужило то, что на начальной стадии они обращали прозелитов, главным образом, из низших слоев общества. Их проповедь изначально была, по сути своей, обращена к народу; в противоположность учению философских школ, они в большей степени предназначались для черни, нежели для просвещенных умов и, следовательно, более взывали к чувствам, чем к разуму.