Мистерии Митры

Не следовало бы, однако, преувеличивать значения этих сближающих факторов. Пусть даже христианство и митраизм обнаруживали черты глубокого сходства, главными из которых были вера в очищение души и упование на счастливое Воскресение, но их разделяли и не менее существенные различия. Важнейшим из них являлась полная противоположность их отношения к римскому язычеству. Культ маздеистских мистерий ценой всевозможных сделок и компромиссов стремился привлечь его на свою сторону; он пытался установить монотеизм, всецело при этом признавая политеизм, в то время как Церковь, если не всегда на практике, то по своим принципам была непримиримым противником всякого идолопоклонства. Первый из них с виду занимал более выгодную позицию. Эта позиция придавала персидской религии большую гибкость и лучшую возможность к приспособлению, и она привлекала на сторону тавроктонного божества всех тех, кто страшился мучительного разрыва с античными традициями и современным им обществом. Многие, несомненно, должны были отдать предпочтение догмам, отвечавшим их стремлению к более совершенной чистоте и к лучшему миру, но не вынуждавшим их порвать с верой своих отцов и с государством, гражданами которого они являлись. В то время как Церковь возрастала, зажатая в круг гонений, митраизму эта политика уступок обеспечивала сперва вполне терпимое к нему отношение, а впоследствии — покровительство публичной власти. Но она же мешала ему также освободиться от грубых или смехотворных суеверий, осложнявших собой ее ритуал и теологию; несмотря на свою строгость, она вступила в сомнительного рода союз с оргиастическим культом возлюбленной Аттиса и была принуждена тащить на себе весь груз его былых гнусностей или химер. Если бы этот романизированный маздеизм взял верх в борьбе, он увековечил бы не только все эти извращения языческого мистицизма, но и заблуждения лжефизики, на которых основывалась его догматика. Христианское учение, порвавшее с культом поклонения природе, сумело остаться свободным от этих нечистых примесей, и эта свобода от всех компрометирующих связей явилась залогом его величайшего превосходства. Сила его отрицания, его борьба против вековых предрассудков завоевала ему не меньше душ, чем те позитивные надежды, которые оно могло в них вселить. И в то время, как оно свершало чудо победы над древним миром, несмотря на законы и имперские карательные органы, мистерии митраизма были очень скоро упразднены, едва лишь государство сменило свое благосклонное отношение к ним на враждебность.

К середине III в. они достигли апогея своей мощи, и в какой-то момент могло показаться, что весь мир должен был стать митраистским [46]. Но первые вторжения варваров и, в частности, окончательная потеря Дакии (275 г. н. э.), за которой последовало отторжение Декуматских Полей, нанесли тяжелый ущерб маздеистской секте, доминировавшей главным образом на периферии римского мира. Во всей Паннонии и вплоть до Вирунума на границах Италии были разорены ее храмы [47].