Мистификация

Я сделала, как он велел. Стерла все страницы, отключила сотовый. Мне было страшно. Я с ужасом думала о том, что произошло с Дашей и ребенком… и что может произойти еще. Это не конец. Мой отец — зло. Он — чудовище, которое не пощадит никого, даже меня. Я знала, что когда он приедет, то на мне живого места не останется.

И он бил. Бил так, что мне казалось, я от боли ныряю в ледяную тьму. Бил ремнем, ногами, швырял по номеру, разбивая мною стекла шкафов. Убивая во мне все, что я чувствовала к нему когда-то, отматывая нашу историю назад к моменту моего осознания себя и его, как моего отца. Все стерлось. Осталась тварь, которая не была никогда человеком.

— На, шлюха. Получай, гребаная подстилка. Тварь.

И на каждом слове удар за ударом. Так, что я дышать не могу, кричать не могу, потому что бьет по лицу и по ребрам ногами. — Ори, сука, ори. Спасибо скажи, что сам с тобой один на один. Была бы ты в доме моего отца, камнями б тебя, шлюху, закидали. Тварь проклятая. Я же верил тебе. А ты-ы-ы-ы-ы. Уу-у-убью суку. Такая же, как и мать твоя, бл***дь продажная. Ее уничтожил и тебя, тварь, уничтожу. Бля***кое отродье вырастил. Трахал суку ту продажную, надо было убить ее раньше — до того, как родила подобную потаскуху.

Он сказал, и я вдруг почувствовала облегчение. Даже удары ощущать перестала, в потолок смотрела, пока ремнем по рукам и ногам хлестал, и думала о том, что смерти его хочу. Что это и был он. Он убил мою маму. Он лишил меня детства. Он содержал меня, как своих собак и как свою игрушку, чтобы показывать диковинку друзьям и родственникам и, хотя бы как-то походить на своих. Мне стало все равно, что с ним произойдет… я поняла, что сама его убить хочу. Что рано или поздно я именно так и сделаю. Он ремень бросил и вышел из номера, а ко мне врачей прислали. Я слышала, как они говорят, что меня в больницу надо, что ребра сломаны и много гематом, ушибов, и голос отца, что не будет никаких больниц, чтоб сами справлялись — нам вылетать через пару часов надо. Ему некогда. Меня обкололи обезболивающим и повезли в частный аэропорт. Если б у меня были силы отобрать у охранников оружие, я бы пустила себе пулю в голову. Но я руку поднять не могла, а охранники боялись на меня даже смотреть.

Когда домой приехали, Саид впервые подрался с отцом при мне. Он съездил ему по лицу и забрал меня к себе. За мной ухаживали врачи уже на его квартире. Ахмеда он ко мне не пускал. Но я не думаю, что тот вообще собирался ко мне наведываться. И слава Богу. И не надо. Я не могла его видеть. Я бы наложила на себя руки. Лучше Саид… к нему я испытывала совсем иные чувства… хотя в моей семье все были похожи, и я не была уверена, что дядя относится к своей жене лучше, чем Ахмед относился к моей матери. Но он был намного сдержанней отца и никогда не смотрел на меня с ненавистью и презрением. Иногда мне казалось, что он любит меня намного больше, чем Ахмед. Иногда я кричала от отчаянного бессилия очень долго, не впуская к себе в комнату никого, кричала, словно не могла замолчать. Не могла перестать дрожать и хрипеть. Мне казалось, что я в аду. Что меня со всех сторон давит стенами из огня. И мне хотелось сгореть в этом пекле, хотелось обуглиться до костей, чтобы ничего от меня не осталось. Я вдруг поняла, что у Андрея не выйдет. Никогда не выйдет. Отец не отдаст меня ему. Это дело принципа. Он убьет нас всех, но не уступит. Мы не будем счастливы никогда, нам не дадут. Я должна смириться и прекратить эту волну насилия. Так не может продолжаться и из-за меня не должны страдать люди. Его семья. Они достаточно натерпелись. И я не смогу пережить, если отец что-то сделает с Андреем или Кариной. Я просто не смогу с этим смириться.

Потом отец распорядился, чтобы меня отвезли на родину. К его тетке Асаме, учиться покорности и смирению перед свадьбой. Потому что тварь я строптивая, и прав был Бакит, когда говорил, что неправильно отец меня воспитывает. Подальше от глаз людских меня надо и от позора держать до самой свадьбы. А на самом деле, чтоб не видел никто. Потому что живого места на мне не оставил. Но я была рада и к Асаме. Куда угодно, лишь бы подальше от него. Чтоб не видеть и не слышать, чтобы не трогал никто. Я тогда пару недель в зеркало смотреть не могла — страшно было… на лицо это черное… но фотографии сделала. Не знаю, зачем. Наверное, чтобы помнить, что он со мной сделал. С родной дочерью. Да я и не забыла бы. Я его лицо перекошенное по ночам в кошмарах видела. Подскакивала на постели и забивалась в угол, еще долго приходя в себя и понимая, что я не у него дома. Сделала фото, и сама себе на электронную почту отправила.