Мистификация

Едва удерживая рвотные позывы, воя в кулак, который она зажала губами и мысленно умоляя дочь простить ее, выбежала в лес. Голая, избитая, с кровоподтеками, ссадинами и кровью, которая струилась по ногам… Бежала что есть силы, надеясь, что сможет скрыться и когда-нибудь вернуться за своей малышкой. Бежала, ступая босыми ступнями по обледеневшей земле, не обращая внимания на мороз, спотыкаясь о корни деревьев, пока не упала без сознания. Они очень быстро догнали ее. Ахмед пнул ее в живот носком своего сапога и плюнул, сказав, что пусть так и лежит здесь. Сгниет, как собака, не заслужила даже того, чтобы хоронить ее. Это ее и спасло. Что времени тратить не хотел, чтобы в земле мерзлой ковыряться и яму выкопать. И ее нашли… Одному Богу известно, как она выжила тогда. Как не умерла от обморожения…

— Девочку зовут Александра, верно?

Я не знал, как она отреагирует, но не хотел, чтобы она проваливалась в эти воспоминания. Действовал по интуиции.

Посчитал, что нужна встряска.

— О, Боже. Вы что, нашли ее?

— Для того чтобы убедиться в этом, мне нужна информация… Что вы помните, Ирина? Что помните, кроме ее имени? — У нее очень красивый голос и идеальный слух. Когда я пела ей колыбельную, она с первого раза улавливала мелодию и сразу же повторить могла… Иногда она лежала со мной и гладила меня по волосам, и мы как будто местами менялись — я слушала, а она пела. Слов половину не знала, что-то свое придумывала, а я улыбалась и говорила, что когда она вырастет, то обязательно станет певицей и даже песни себе сама писать будет.

— Ее отца зовут Ахмед?

— Не говорите так больше никогда, слышите, эта тварь — не ее отец. Не ее. Отец так не поступает. Он просто наказал меня… за то, что ослушалась… Боже, что он сделает с МОЕЙ девочкой. Она не его. Не его. Заберите ее у него… умоля-я-яю.

У нее началась истерика, и сразу же прибежал медперсонал, чтобы уколоть ей успокоительное, а у меня ее слова непрекращающимся эхом… Он не ее отец… Не ее… Понимал, что в виду она имеет. Что такая тварь не заслуживает называться отцом, только червь сомнения внутри подтачивал. Нет, этого не может быть. Это невозможно. И тут же навязчивое "Андрей, в этой жизни возможно абсолютно все…" Внизу меня ждали Макс с Изгоем. Сидели оба на диване возле ресепшн, такие тихие и смирные, шипя сквозь зубы, что их заставили бахилы надеть. Когда меня увидели, вздохнули с облегчением, встали рывком и пошагали в сторону выхода. — Ненавижу эти долбаные больницы, давайте убираться отсюда, — чертыхнулся Макс. В его словах было намного больше, чем обычное недовольство или возмущение, и все мы понимали, о чем он.

— Да уж. Приятного тут мало, хотя… — Изгой сделал многозначительную паузу. — Персонал ничего так… — Ты это о чем? — в недоумении спросил я.

— Не о чем, а о ком, — ответил Макс. — Наш Изгой уже себе тут жертву присмотрел. Брюнетку с третьим размером груди.

— Ну, я рад, что вы не скучали и все успели.

— Слушай, Слава, как она от тебя не сбежала-то? Ты же страшный, как моя судьба.

— Кто это тут обзывается? Мистер смазливая рожа?

— Завидуй молча, жертва пластических хирургов.

— Лучше так, чем лицо женской косметологии.

— Заткнитесь вы, оба. Или это у вас нервное?

— Это особенности нашего общения, брат. Ничего ты не понимаешь. Сигарету дать?

Остановились возле машины, чтобы покурить. Молча… каждый в своих мыслях. Пока вдруг я не нарушил тишину.

— Дело, похоже, приобретает неожиданный поворот…

— И не только это, Граф, — откашлявшись, сказал Максим.

— Ты о чем?

— Глеб звонил. Мы же все не на связи были… Наверное, тебе стоит выкурить еще одну, — и протянул мне пачку сигарет. После того, как выслушал, оторопел и молчал долго, всю злость и страх внутри удерживая, а потом сказал:

— Макс, Слава, нам пора наведаться к нашим друзьям из ФСБ.Без их помощи нам тут не справиться… — Что ты задумал, Граф?

— Садитесь в машину. Расскажу по дороге.

ГЛАВА 20. Лекса

Я сама не понимала, что делаю. Смотрела на пластмассовую куклу Сашу, сидящую на тумбочке, и пальцы медленно, аккуратно вскрывали фольгу на упаковках снотворного и антидепрессантов, выкладывая их в ряд на матовом белом умывальнике.