Мистификация

Я гнала машину на полной скорости. После того, что сказал отец, меня накрыло паническим ужасом. Диким страхом, что он сказал правду. Я должна предупредить Андрея. Я ведь успею. Иначе и быть не может. Я должна успеть. Ни одной мысли в голове — какая-то дикая пустота и отчаянное желание его увидеть. Просто броситься к нему в объятия, и пусть весь мир взорвется к дьяволу. Я так устала бояться. Да и смысла уже нет… отец будет пытаться убить Андрея вне зависимости от того, рядом я или нет. Не знаю, как я раньше этого не понимала.

Уже подъезжая к зданию, я попала в страшную пробку. Несколько раз попыталась набрать номер Андрея, но у него постоянно срабатывал автоответчик. По радио играла раздражающая нервы попса. Я сигналила машинам впереди и оглядывалась назад. До здания, в котором находился офис Андрея, оставался всего лишь один квартал. Я хотела выключить радио, и в этот момент музыка смолкла послышался голос ведущей канала:

— Мы вынуждены прервать вечернюю программу для экстренного выпуска новостей. Только что возле здания бизнес-центра в самом центре нашего города был слышен выстрел. По предварительным данным, это было покушение на известного политика и олигарха Воронова Андрея Савельевича. Наш внештатный сотрудник сообщил, что Воронов убит выстрелом в голову и…

Я ее уже не слышала, я выскочила из машины и помчалась вдоль улицы к зданию, чувствуя, как задыхаюсь, как бешено бьется мое сердце, разрывая грудную клетку. Я еще не поняла… я еще не разобрала ни одного слова. Они даже не звучали в моей голове, потому что я не хотела их слышать. Я бежала вперед, и в голове играла музыка, она набирала силы, и звук становился все громче и громче, пока не разорвал мне мозг на осколки, когда я увидела несколько машин со знакомыми номерами и оцепление полиции…

— Он выходил из здания… Кошмар какой. Я видел, как у него дырка между глаз появилась. — послышался мужской голос.

— О, Боже.

— Вот так эти богатые… сами не знают, откуда прилетит. Все это кара небесная.

— Воронов был хорошим человеком.

— Все они хорошие в кавычках. В хороших из снайперских винтовок не стреляют.

Нет. Не-е-е-ет. Они не о нем говорят. Этого не может быть.

Не може-е-е-ет. Я бы почувствовала. Я бы вот здесь… вот здесь — поднесла руку к груди и сжала ворот блузы, ощутила, что его нет. Сжимаю пальцы, а внутри боль зверская растекается такая, что вдохнуть не могу. Я лихорадочно оглядывалась по сторонам, шумно пытаясь втянуть воздух, со свистом и всхлипами, стараясь пробиться сквозь толпу к выходу из здания, пока не увидела носилки, накрытые белой простыней, пропитавшиеся кровью, чувствуя, как медленно открывается рот для крика… и я не знаю, кричу или нет… наверное, да, потому что на меня оборачиваются люди, полицейские пытаются удержать, а я вырываюсь и кричу его имя… громко… так громко, что мне кажется, у меня в горле лопаются связки. И все так медленно. Так ужасно медленно.

Кроме крика моего тишина везде. Или я вдруг оглохла. Люди смотрят на меня… а меня уже нет среди них. Среди этой толпы. Я застывшим взглядом смотрю, как носилки с телом Андрея погружают в карету скорой помощи, и она быстро уезжает, а я оседаю на асфальт.

ГЛАВА 21. Лекса

У отчаяния особый вкус… невесомого хруста осколков стекла на зубах, когда все, из чего состоял смысл тебя самого, раздавлен в крошки и режет тебе язык, небо, горло, когда ты глотаешь сгусток боли, чтобы закричать, но кричать не получается. А так хочется проснуться. Распахнуть глаза и понять, что кошмар остался где-то во мраке параллельной вселенной и случился не с тобой, а с твоим двойником. А вместо этого сплевываешь кровь из изрезанного крошками стекла рта и, шатаясь, стоишь на четвереньках на полу, потому что встать нет сил. Ты в самом эпицентре кошмара и задыхаешься от боли.