Миттельшпиль

Нижний бурлил. Внезапное решение Совета Министров, поддержанное Императором, об открытии в следующем году новой, семнадцатой по счету всероссийской промышленной и художественной выставки могло, конечно заинтересовать часть населения. Но для того, чтобы вызвать ажитацию[10] населения целого города этого было маловато. Но если учесть, что в Указе городом проведения был назван Нижний Новгород, и упоминалась проходившая в нем десять лет назад шестнадцатая выставка, то все становилось понятно. Тогда горожане неплохо заработали на работах по благоустройству и гостях города. К тому же в дополнение к этим неплохим новостям прошел слух, что сам Император, лично, хочет посетить город, чтобы осмотреть место проведения будущей выставки. Слух этот явно подтверждался усиленной суетой в казенных учреждениях города, а также беготней полиции и суетой дворников. Как неожиданно оказалось, напрасной. Потому что Николай уже прибыл.

— Ваньк, а Ваньк! — вглядываясь в небо, закричал один из вездесущих мальчишек, с интересом наблюдавших за суетой возле вокзала, поспешно украшавшегося к прибытию высоких особ. — Глянь, пупырь лятит!

Второй, постарше, также поднял лицо вверх, прикрыв глаза ладонью.

— Глупый ты, Ленька. Ничево не понимашь! То — немецкий[11] дилижан, о коем дядька Петр сказывал. Знать к приезду царя немцы показать ево хочут…

Неожиданно суета на вокзале прекратилась, а подъехавшие к этому моменту коляски с важными господами развернулись и помчались куда-то в другую сторону.

— А кажись, на ем и сам царь и прилетел, — вдруг сообразил паренек постарше. — Зряшно, чоли, все к реке помчались. Айда и мы!

Пока горожане и руководство города собирались для встречи Его Императорского Величеств. Пока висящий в небе цепеллин плавно разворачивался к недавно построенной саперами недалеко от берега Волги непонятного назначения башне, которую обыватели в разговорах определили уже и по пожарной части и наблюдательной за речным движением… Пока всех занимала эта новость, в центре Нижнего, не слишком далеко от вокзала происходили совсем другие события.

— Телеграмма! — ответ на сакраментальный вопрос «Кто там?», похоже оказался совершенно неожиданным для постояльцев съемной квартиры в доходном доме Шкенева.

— Какая еще телеграмма? — недоверчиво уточнил невысокий, чернявый мужичок цыганистой наружности, открыв дверь и выглянув в коридор. Больше он ничего ни произнести, ни сделать не успел. Дюжий урядник Земляной с такой силой ударил его по лицу, что мужичок улетел в коридор без единого звука.

В квартиру первым ворвался жандармский ротмистр Бобров. Леонтий влетел следом, запнулся о сбитую упавшим мужичком подставку для обуви и, выпрямляясь, услышал вместе с грохотом выстрела цвирканье пролетевшей над головой пули. Приподнявшись, он ухватил взглядом целящегося из нагана в припавшего на колено Боброва боевика. И выстрелил из своего браунинга, как учили — два раза. Здоровущий, куда там Земляному, чернявый тип с револьвером в руке нескладно дернулся и упал, выронив оружие.

Второй, присевший за столом, рассмотрев, сколько народу ворвалось в комнату, закричал.

— Ни стреляж! Бомба!

Леонтий услышал крик: «Окно, м-мать!» и звон разбитого стекла. В разбитое окно вылетел стоявший на столе кофр и тут же раздался грохот взрыва. Правда какой-то неубедительный, словно бомба рванула в чем-то мягком.

— Твою бога душу и двенадцать апостолов! — неожиданно извилисто выругался Бобров и встал, прижимая руку к ноге. — Андрей, ты рехнулся? — спросил он деловито надевавшего наручники на испуганно дрожащего боевика Земляного. Тем временем в квартиру набежало уж не меньше дюжины жандармов и полицейских, из коридора вели того самого цыганистого мужичка, а Земляной, зафиксировав преступника, неторопливо вытянулся во фрунт и доложил.

— Никак нет, Ваше Высокоблагородие. Там, значить, у хозяев местных яма для травы и говна, что они потом на поля вывозят, как их кореец Ким научил. Вот в нее я и забросил. Токмо теперь ругани будет, Вашскородь, — добавил он. — Энту гадость-то по всем задворкам расшвыряло.

— Ничего, Андрей, переживут эту потерю хозяева, — ответил ротмистр и весело рассмеялся, видимо представив себе стену дома, заляпанную всякой дурно пахнущей субстанцией. Потом он повернулся к арестованным, которых готовились выводить держащие их за локти скованных рук полицейские. — Ну что голубчики, финита ля комедиа. Уводите, — приказал он полицейским и проверил, как и чем занимаются остальные. Пара жандармов и прикомандированный из самого Петербурга старательно обыскивали квартиру, собирая все интересное для следствия в одну кучу. Подойдя к петербургскому чиновнику, увлеченно перелистовавшему какой-то том, Бобров негромко сказал.

— Извините, Леонтий Иванович, что я столь недостойно о вас думал. Никак не ожидал такого…

Леонтий, оторвавшись на минуту от книги, ответил, широко и по-доброму улыбаясь.

— Не вы первый и не вы последний. Как говорил мой наставник господин Медников — «Никто не должен догадываться о вашей истинной сути» …