Мю Цефея. Игры и Имена

Есения издала сдавленный крик отчаяния, похожий на собачье рычание.

Герман продолжил:

— Вы зря не даете мне договорить. Я ведь пытаюсь вам помочь. Слушаете? — Есения молча кивнула. — Хорошо. Итак, вы родились перевертышем, ваша рыбья сущность взывала к вам, но вы ее испугались. Тогда ваша мать обратилась к Аграфене Борисовне, чтобы отвести от вас эту судьбу. Ваша мать долго искала ведающую. Помните, как в детстве вас водили по всяким знахаркам, гадалкам, ведьмам? Нет, не помните. После ритуала вы почти полностью забыли детство.

Есения тяжело вздохнула, просопев, но промолчала. Герман тянул резину, говорил странное.

«Неужели он мне не поможет?»

Герман рассказывал:

— Нельзя просто так отвести судьбу, взять ее и выбросить. Судьба уже существует в законе природы, ее оттуда не вырезать и не стереть. Судьбу можно переложить на другого. Но это нарушение гармонии. Игра в бога. Люди почему-то думают, что имеют право играть в бога. Хотя кто дал им такое право? Человек должен осознать свое место в мире. Но человек постоянно бунтует. Не знаю. Возможно, так было задумано. Мне не дано постичь эту тайну.

Герман затянулся и выпустил колечко дыма. Есения на секунду закрыла глаза. Шум реки.

«Попробуй успокоиться».

Вдох. Выдох.

— Итак, твою судьбу переложили на Еву. Ты, наверное, заметила, что с появлением сестры перестала видеть тревожные сны. Перестала испытывать тягу к воде. Можешь себя контролировать. Заметила. Это сложный ритуал и стоит дорого. Для всех сторон.

Помолчали немного. Есения не знала, что сказать. То, что говорил Герман, казалось правильным, но в то же время — неужели Еву не спасти?

— Я пытался отговорить Аграфену Борисовну, но уж не представляю, как твоя мать ее разжалобила. Аграфена Борисовна согласилась. Увы. Мне ее не хватает. Она была моим другом. В каком-то смысле другом. — Герман вздохнул.

Есения смотрела в темноту. Но вместо туманных очертаний огородных грядок она видела размеренный бег реки и ночную мошкару, от крыльев которых отражался лунный свет. Луна висела огромная, похожая на растекающейся желток, а звезды — на осколки скорлупы.

Возможно, в мире все устроено правильно и красиво. Но что правильного в том, чтобы обрекать девочку на жалкое существование в холодной, темной воде?

Герман затянулся еще раз и продолжил:

— Суть ритуала в том, что Аграфена Борисовна отвела судьбу от тебя и переложила на твою еще не зачатую сестру. Вернее, твоя сестра была зачата во время ритуала. У вас только мать общая. А отцы — нет. Отца у Евы не было. Ева не задумывалась как человек в полном смысле этого слова.

Есения сжала кулаки. Что он такое говорит! Ей хотелось хорошенько врезать Герману, но тогда он не закончит проклятый рассказ.

— Отцом Евы в каком-то смысле являюсь — я. Но в большем смысле ее зачала река.

В бессильном удивлении, как рыба, Есения открыла рот. Вдохнула ночной воздух, в котором был развеян дым от самокрутки и который пах тиной и илом.

— Во время ритуала Аграфена Борисовна сделала так, что твои со-бытийное имя и рыбье имя стали сокрыты от реки и речного царя и не доступны никому, кроме тебя. Но ты так боялась слиться с рекой, что и сама отказалась от этих имен, отказалась от своей сути. Забыла имена. Поэтому ты себе места и не находишь. Человеку нужно его со-бытийное имя, чтобы понять себя.

— Многие люди живут и даже не подозревают о том, что вообще бывают со-бытийные имена.

— Да, многие так живут. В этой простой профанной жизни нет ничего плохого.

— Так и я хотела профанной жизни! Послушайте, я вижу, что вы много знаете. Вы — отец Евы. Да, вы видели мою мать лишь однажды, а Еву — только вчера. Мы вам никто, чужие люди, незнакомцы. Но я прошу вас, умоляю — помогите. Помогите мне навсегда оградить ее от реки.

От волнения она хотела схватить его за плечо, но Герман сидел настолько безучастно, что Есения замерла с протянутой рукой.

— А я ведь только что неправильно сказал, а вы меня не поправили, — ответил Герман.

— Что?

— Про имя.

Есения вскочила, развернулась, хотела уйти. Как он мог проникнуть в мысли! Как! Сделав несколько шагов, она остановилась. Ночь обволакивала нежной темнотой. Не было ничего тревожащего, только тихий шепот, такой привычный, что его можно и не заметить. Луна, как родная, стояла за плечом и подбадривающе гладила незримыми руками. Есения повернулась к Герману. Густая ночь не позволяла увидеть выражение его лица.

— Да. В первый раз, когда Ева утонула, я вспомнила свои со-бытийное и рыбьи имена. Они всегда были во мне, запертые, сокрытые, я, я, — Есения набрала воздуха, — я всегда их ненавидела, боялась.

— Я вас не понимаю. Вы давно могли обрести целостность, но почему-то не сделали этого.

— Я не хочу становиться рыбой. И Еве не позволю. Мы — люди, а не рыбы или перевертыши. Просто скажите уже наконец, какой ритуал нужно провести, чтобы навсегда это закончить?

В тишине печально обменялись вздохами луна и река, покачали белоснежными головами старцы пушицы, грустно прозвенела мошкара.