Мю Цефея. Игры и Имена

Так пусть лучше волнуется за меня, чем предается мучительным раздумьям о близкой смерти.

Впереди еще долгая темная ночь.

Мне пришлось бы провести ее с призраками людей, которых я любил и потерял, в муках ожидания, но мне повезло: у меня есть керосиновая лампа, бумага и перо.

За это я должен благодарить одного доброго человека из охраны: он сочувствует нам, но слишком боится за свою семью, чтобы присоединиться к Движению.

Но он все же дал мне то, в чем я больше всего нуждаюсь: возможность говорить с тобой, друг мой, и обещание передать послание адресату.

Несколько лет назад я написал тебе другое прощальное письмо.

С тех пор мои чувства и мысли не изменились, так что не буду повторяться.

Позволь мне просто поболтать с тобой и отвлечься от мыслей о завтрашнем дне.

Я сегодня вспоминаю многое.

Закрываю глаза — и буквально чувствую на лице капли дождя, падающие сквозь прохудившуюся крышу.

Мне снова десять: я убежал из особняка отца, который так и не привык считать домом, в нашу старую лачугу на берегу реки. Я прячусь от посланника колдунов. Если отец узнает, меня накажут: за трусость и за то, что говорю: «Колдуны». Надо говорить: «Совет Мудрых».

Но я надеюсь, он не заметит.

Дон Алехандро, глава одного из семи самых богатых и знатных родов нашей страны, редко обращает на меня внимание: я его разочаровываю.

У меня три брата. Двое родных, Луис и Анхель, и старший единокровный — Эмилио. Все они — копия отца в молодые годы, высокие и красивые, как северные боги.

Я же похож на маму: невысокий, смуглый, неотличимый от тысячи крестьян, гнущих спины на окрестных полях.

Эмилио однажды сказал, что меня стоило бы утопить — так поступают с племенным браком.

Я на него не обижаюсь.

На месте Эмилио я ненавидел бы нас всех.

Не прошло и двух лет после бракосочетания, а его мать была вынуждена смотреть, как дон Алехандро каждый вечер переправляется на лодке на другой берег реки, чтобы нырнуть в маленький дом моей матери. Потом — один за другим — на свет появились Луис и Анхель.

Четыре года в столице подарили донне Анне короткую передышку.

Возвращение домой принесло ей новое горе: мое рождение. Такого унижения мать Эмилио не перенесла: умерла через несколько дней после первого дня моей жизни.

Моя мать умерла год назад.

В хижине над рекой до сих пор остался ее запах: смесь ароматов корицы и яблок.

Запах свежеиспеченного пирога.

Запах счастья.

Я сижу внутри, ловлю ртом капли дождя, падающие сквозь дыру в крыше, и полной грудью вдыхаю этот аромат.

Неожиданно свет в дверном проеме меркнет: на пороге появляется Анхель. Прищуривается и, разглядев меня во мраке, заходит внутрь, плюхается рядом.

— Вот ты где, маленький братец.

Я молча утыкаюсь ему в плечо. Недолго — буквально несколько секунд — мы делим на двоих это ощущение: словно мама прошла рядом и взъерошила волосы.

Потом брат встает и за шиворот тянет меня наверх:

— Вставай, надо возвращаться. После полуночи отец собирается представить нас посланнику и просить о милости.

Я молчу. Я не хочу стоять на коленях перед посланником колдунов, слушая униженные мольбы отца: разрешить ему усыновить собственных детей.

Хотя я знаю, что это единственный способ избежать лотереи.

Дети аристократии — рожденные в законном браке, с благословения Совета Мудрых — в ней не участвуют.

Дети простолюдинов — первой весной после своего шестнадцатого дня рождения.

В этом году придет черед Луиса.

Первый раз я увидел розыгрыш лотереи, когда мне было пять.

Этот день остался в памяти, как грозовой пейзаж: всполохи красного и желтого на сером фоне.

День был пасмурный, молчаливая толпа на главной площади окрестного городка — хмурой и сосредоточенной.

Шестнадцатилетние подростки быстро подходили к большой корзине на помосте, вслепую вытаскивали круглые яркие шары.

Те, кому доставались желтые, с облегченным всхлипом ныряли в толпу.

Обладатели красных молча выстраивались в шеренгу на помосте.

Когда каждый достал свой шар, посланники колдунов — люди в красных одеждах, с золотой краской на лицах — быстро и деловито перерезали им горло, сливая кровь в ритуальную чашу.

Потом кровь вылили на жаровню, и дым нашей жертвы полетел к небу, где уже сто лет, заслоняя нам солнце, парит летающий остров, на котором живут колдуны.

Но этого я уже не увидел. Как только брызнула первая кровь, я начал кричать и плакать, так сильно, что нам пришлось уйти домой.

Дома нас ждал отец. Увидев мои слезы и узнав, чем они вызваны, он рассердился и начал кричать на маму.

Она остановила его одной фразой:

— Разве им не надо привыкать?

Я не хотел привыкать. Я был в ужасе. Я не мог понять, почему этот кошмар нельзя остановить.

Когда моя истерика утихла, мама вышла на крылечко, посадила меня рядом с собой. Луис и Анхель расположились у ее ног. В сумерках, мягко падавших на реку, я в первый раз в жизни услышал о нашем поражении.

Мама словно рассказывала сказку: