Мю Цефея. Игры и Имена

Тяжелая ночь, полная раздумий и воспоминаний, прошла. Кто он и зачем ходит по земле — на эти вопросы ответа он не нашел, но это и невозможно сделать быстро. Тоска увязалась за ним, словно прилипчивая песенка, но он знал, что с ней делать.

Утром Джиалло уже был в порту и нанимался в давешнюю команду китобоя. Что может быть лучшим лекарством от сердечных переживаний? Тяжелая и опасная работа.

Странное варево (автор Игнат Коробанов)

В ней яд и исцеление,

В ней боль и утешение.

Руми

Школа как школа. Ну, спрятана надежно во глубине Великих гор, ну, изучают здесь тайные науки, подумаешь! Да, для отпрысков знатных семей и одаренных детей, разумеется, преподаватели самые лучшие, ну и что с того?! Все равно ведь занятия с утра до ночи, порядки строгие, домашки труднее некуда — в общем, сплошное разочарование, грусть-тоска смертная.

А на воле погода распрекрасная: тепло, воздух свежий, ветерок, травка, цветочки, солнышко. Может, и дождик льет, конечно, из-под горы не разобрать, что там снаружи творится — окон в школу, как говорится, не завезли, дабы никто внутрь не заглядывал, лишнего и странного не видел.

Перышко прикинула время: три переворота большой склянки с песком минуло, скоро лекции конец. Тема нудная, от этих магических треугольников и кругов зубы сводит и клонит в сон. Скамейки в аудитории жесткие, узкие, зачем только такие сделали. Магистр геометрии — дряхлый седобородый старик, голос у него скрипучий, руки похожи на засохшие темные ветки. Доска исписана мелом под завязку, места уже живого нет, а он все никак не угомонится: стирает, кряхтит, упорно выводит свои драгоценные фигуры, снова стирает…

Перышко закрыла глаза и представила лошадь на лугу. Обычную, белую, без выкрутасов. Стоит себе тихонько неоседланная, никому не мешает, травку щиплет, гоняет мух длинным хвостом, грива густая, глаза умные. Эх, вот бы сейчас рвануть к ней, покормить лошадку яблоками, погреться на солнышке, поглазеть на облака, плывущие в небесной вышине…

Дин-дин-дон! Долгожданный звонок колокольчика!

Перышко открывает глаза — аудитория уже опустела, учеников как ветром сдуло.

— Эй, Заноза! Айда с нами, дело есть! — махнул ей рукой паренек из левого сектора для мальчиков и сам рванул на выход. Черные волосы до плеч, худющий, нескладный — это Филин, не то чтобы друг, скорее диковатый приятель, опять что-то затеял.

Почему Заноза? Да никто не помнит уже, откуда пошло, все мальчишки ее так называют. Ну и пусть! Прозвище Перышко тоже в низком вульгарном тоне, хотя оно и любимое, клевое. У нее уже и взрослое имя есть в одном из высоких тонов, но знать его никому не положено. Говорят, такие имена дают власть над человеком, с ним превратить можно его во что угодно, хоть в зверя дикого, хоть в бездушный предмет. Наверняка враки, страшилки для маленьких детей, но пока никто на себе не рискнул проверить, каждый, кто знает, хранит в тайне, бережет, как зеницу ока. Даже мама взрослое имя Перышко не произносит, хотя сама дала ей тот лоскуток, где ключ был записан.

— Читать научилась, значит, сможешь из прозвища имя свое извлечь в высоком тоне. Только вслух его не произноси и не записывай никогда, — сказала мама и закрыла ее в темном чулане.

Перышко просидела там одна незнамо сколько, корпела над коварной тряпочкой битый час, вспоминала звучание тайных знаков, пробовала снова и снова поднять тон, крутила ключ так и сяк, злилась, пока не прочитала. Взрослое имя ей совсем не понравилось, оказалось оно слишком грозным, даже зловещим чуть-чуть. Перышко в сто раз лучше, идеально подходит, другого не надо!

— Заноза, ты чего залипла?! — подтолкнул ее в спину тучный мальчик по кличке Пуд. — Пойдем, пойдем скорее!

Вся банда уже в сборе, засели в пустом классе. Со стен смотрят строго портреты великих ученых и щедрых меценатов, подозревают неладное. Филин во главе стола, перед ним стоит светильник, разложены бумаги, рядом пристроились братья Водяные и рыжий Сом.

— Короче, мы все добыли, теперь твоя очередь, — говорит Пуд.

Ясно-понятно, «не в первый раз замужем» — никто из мальчишек пока не умеет переводить с высоких тонов на вульгарный, а Перышко с горем пополам может. Листы полупрозрачные, гладкие, необычная бумага. Текст и рисунки отчетливые, будто выдавленные, можно даже пальцами попробовать читать.

Перышко сняла перчатки, знаки на ощупь странные, но знакомые, только слова низкого тона никак не хотят из них складываться, не выходит обратная трансляция.

— Ну, чего там? — шепчет у самого уха Филин.

— Точно не химо, может, теко? — Перышко повернула голову, они теперь нос к носу, глаза в глаза. — Где схемы взял?

— Где взял, там их больше нет! — Филин отпрянул всем телом, словно испугался, что она его в губы сейчас поцелует. — Прочитать сможешь?