Мюзик-холл на Гроув-Лейн

– Не так уж плохо, как можно было того ожидать, – произнёс он вместо тоста, поднимая бокал и с любопытством рассматривая сестру Адамсона. Яркий грим превратил её в другого человека, и только глаза остались те же – серо-голубые, внимательные, взволнованно сияющие сейчас от пережитого испытания. – Может, из тебя и выйдет толк, девочка.

Он отпил из бокала, прикрыл глаза и запрокинул голову, смакуя напиток. В свете настенных ламп в чёрной бороде блеснули волнистые серебряные пряди.

– Вы правда считаете, что я справилась?

– Посмотрим. Всё зависит от того, придут ли они в следующую субботу, чтобы проверить, стала ли ты расторопнее.

– А мальчишки? Те, что на галёрке?

– Мальчишки… – Рафаил Смит поморщился. – Сущее наказание. Скажи спасибо, что они сидят на галёрке. Однажды такие вот сопляки невесть где раздобыли контрамарки в первый ряд и испортили мне номер. Затолкали в подзорную трубу, из которой я извлекаю цветы для дам и сигары для их супругов, живую жабу. Да ещё здоровущую такую, – он поставил бокал на край стола и развёл ладони, демонстрируя размер земноводного.

– Я тоже сегодня чуть было не испортила номер, – повинилась Оливия. – Сама не знаю, как так вышло. Записки я укладывала аккуратно – заломов не было, я проверяла! И в ключ они поместились легко, без всяких усилий.

– Бумага, – флегматично пояснил Рафаил Смит. – У меня кончились старые запасы, и я взял на пробу тонкую писчую бумагу Бреддока. Так вот, как выяснилось, она никуда не годится. Тут штука в том, девочка, что если мы возьмём самый тончайший пергамент, то кое-кто из публики может догадаться, для чего это нужно. Нельзя давать зрителям фору, они не за то нам платят, чтобы получить разгадку иллюзии.

– А за что же они платят, мистер Смит? За то, чтобы быть обманутыми? То есть мы с вами обманываем зрителей за их же деньги?

Рафаил Смит нахмурил тёмные брови, взглянул на Оливию с разочарованием.

– Обманывают их эти, там, – он махнул рукой куда-то в сторону окна, точно за пределами театра находился другой мир, действующий по своим законам. – У меня честные фокусы, честные иллюзии, а не большая гнусная ложь, которой их пичкают из газет и радиопередач. Я, Рафаил Смит, – он дважды ударил себя в грудь раскрытой ладонью, – не лгу им, а дарю иллюзию, что чудо возможно. Возвращаю их в детство, и они могут вновь стать детьми – мальчишками с расцарапанными коленками, девчонками с целлулоидными пупсами в руках. Я позволяю им снова поверить в чудо, вот что я делаю. Уж такие-то вещи, девочка, в твоём возрасте надо бы понимать.

Дождавшись окончания гневной тирады, Оливия решила откланяться и поблагодарила иллюзиониста за шампанское.

– Вообще-то, когда представление заканчивается, ассистентка занимается реквизитом, – бесстрастно заметил Рафаил.

Оливия медленно обернулась. Судя по выражению его лица, он не шутил. Тогда она, ничем не выдавая своего неудовольствия, устроилась за столом и принялась складывать, следуя сгибам, бумажные цветы, которые затем надлежало разместить в хитроумно устроенной подзорной трубе. Каждый цветок нужно было аккуратнейшим образом упрятать в прозрачный пакетик и поместить под едва заметную пружинку, и скрупулёзная эта работа помогла ей обрести душевное равновесие перед важным разговором, который предстоял им с Филиппом, и на время забыть о том, что и завтра, и послезавтра, и через неделю ей придётся выходить на сцену и улыбаться, улыбаться, неизменно улыбаться многоликому, многоокому божеству – почтеннейшей публике.

* * *

Репетицию шекспировской постановки отменили. В пансионе на Камберуэлл-Гроув этим вечером в честь Оливии и её дебюта собирались устроить праздничный ужин с танцами и огромным тортом. На последнем настояла Эффи, она же вызвалась заранее сделать заказ в весьма недешёвой кондитерской, где выбрала в каталоге самый увесистый торт, обильно украшенный ламбетской глазурью, марципановыми фигурками и блестящими сахарными жемчужинками.

Обычно субботние вечера артисты проводили вне пансиона, это называлось «немного развеяться». Собирались в ресторанчиках неподалёку, играли в бильярд или дартс в пивных или допоздна засиживались в артистическом баре за углом, чей хозяин был старым знакомцем Арчи и знал сотни театральных баек: от рецепта любимого коктейля мисс Весты Тилли до историй, которые джентльменам не следует рассказывать при дамах.

Этим же вечером бар «Подмостки» был почти пуст. Несколько завсегдатаев преклонного возраста сидели за стойкой, вяло перебрасываясь репликами, будто актёры, играющие в надоевшей пьесе, да в углу, под пожелтевшей афишей, изображавшей «Джосса Джессопа, императора веселья», угнездилась парочка, целиком поглощённая друг другом и одним на двоих десертом «Гримальди», что оставляет на губах такой соблазнительный след из карамели и взбитых сливок.