MKAD 2008

Желание найти в Москве серебристый «Мерседес Геленваген», хотя бы и с известным номером, само по себе авантюрно. Мы искали машину, не используя доступные милиции способы. Но эти способы и не годились. Какой дурак будет работать на машине, оформленной на свое имя? Скорее всего, в регистрационных документах значится, что «мерин» принадлежит какой-нибудь Пелагее Кондратьевне, одна тысяча девятьсот второго года рождения, а кому она давала генеральную доверенность – тайна, покрытая, как говорится в экранизированных произведениях Стивена Кинга, мраком. Володя уверял, что джип, скорее всего, привезен из Польши или Прибалтики, где проходил предпродажную подготовку. В одной из подпольных мастерских, специализирующихся на сбыте в Россию «подержанных автомобилей», его сплющенную раму растянули грузовиками в разные стороны, приварили к нему от двух собратьев все необходимое, а потом покрыли новой кузовной жестью и лаком. Получился автомобиль, находящийся в ОТС, с малым пробегом.

– Для вящего понта еще было указано, – говорил Вова, – что машина принадлежала сыну Гиммлера или папе римскому. Так в позапрошлом году толкнули один «Фольксваген Гольф». Если бампер к бамперу поставить все тачки, которые были привезены в Россию из-под задниц известных в Германии людей, то получится пробка от Берлина до Москвы.

– Нам хорошо бы успеть до восьми вечера, – говорил он, – высматривая на МКАД традиционно квадратные очертания «Геленвагена».

– Почему не до девяти? – взволновался Пискунов, для которого цифра «9», точнее сказать, ее временно́е подобие – «21», была точкой краха. В девять он должен был приехать домой на «Ауди», купленной у вертлявой суки, жены какого-то элитного мусора. Сука Тину предупредила об этом так, невзначай.

– Потому что в восемь начинает темнеть, на работу выбираются только самые отчаянные «таксисты». Остальные уходят в отстойники и сдают заработок в кассу. Тридцать тысяч уплывут. После этого возвратить их невозможно.

Пискунов застонал и покрыл матом весь белый свет.

– Честно говоря, я не понимаю, как мы вернем эти деньги сейчас, если найдем тех уродов…

Это было похоже на удар под дых. Витя, наш босс, утратил оптимизм и на глазах скис. В салоне «Вольво» началось волнение, объяснить которое я мог, а Володя – нет. Голев и Мокин сражались, не щадя живота, за первую сетку и ежемесячные премии. Теперь, когда мы ввязались в пошлое дело, вопрос стоял уже не о повышении денежного содержания дорожной ремонтной бригады, а о сохранении прежнего содержания. Это стало понятно только сейчас. Утратив тридцать тысяч, жену и все, что с ней связано, а связано с ней было, как уже говорилось, все, что Пискунов имел, этот человечек, совсем недавно устроивший торги в вагончике за чужие (чужие, государственные!) деньги, мог просто наказать нас. Отомстить за собственное лузерство. Урезать премиальные и платить впредь по низшей сетке. Вот отчего салон загудел, а Володя взволновался – он не был свидетелем исторического торга в вагончике.

– Надо что-то делать.

Я ушам своим не верил. Гера Мокин предлагал план действий. Все пять лет, что я знаю его, ему было совершенно наплевать на все. И вдруг такая прыть! – он предлагает. Не бог весть какое конструктивное предложение, но сам факт дорогого стоил.

Неожиданно Голев резко сказал:

– Нам нужно оружие!

У Володи сорвалась с руля рука, и «Вольво» вильнул в сторону.

Я внимательно посмотрел на Голева. Он смотрел на дорогу, вытянув худую, поросшую пухом, как у гуся, шею, и поправлял очки своей веснушчатой рукой.

– Пара пистолетов, не больше, – сказал он, играя желваками на скулах. – И патронов к ним штук двадцать. Мы поставим моджахедов на колени и приставим стволы к их затылкам. В такой ситуации трудно не расстаться с тридцатью тысячами. Тем более чужими.

В салоне повисла такая тишина, что ее можно было резать ножом. Было слышно, как форсунки в двигателе плюют топливом на искру.

– Кто это говорит? – восклицаю я. – Человек, участвовавший в пикете перед посольством США во время провозглашения независимости Косова?

– Жизнь назначает новые ориентиры.

– Ни хера себе, ориентиры, – через силу выдавил Володя.

– А я за Ромыча, – прогавкал Мокин. – Бить сук! Вырезать как класс!

– Мои мозга мне подсказывают, что мы уже не можем остановиться на полпути, – этим политкорректным замечанием Пискунов и взял на себя ответственность за будущее и увел в сторону свою ответственность. Узнаю человека, погубившего моего папу.

– Я знаю, где взять пару дешевых «ТТ».

– Да идите вы к чертовой бабушке! – запротестовал Володя. – Это что, не было шуткой?! Что значит – мы не можем остановиться? Я очень даже могу! Сейчас остановлюсь и сгружу эту армию сопротивления на обочину.

– А ты чего молчишь, Шилов?

Я повернулся к Голеву и ужаснулся стальному блеску в его глазах.

– Господа, вы впихиваете в меня невпихуемое…

– Не увиливай, – приказал Мокин, – сейчас тот самый момент, когда каждый должен или смириться с беспределом, или… короче…

Мне хотелось дослушать, как у Геры получится договорить эту космической для него длины фразу, но все испортил Голев.