Мхитар Спарапет

— Я женюсь на ней, что бы вы ни делали! На некрещеной женюсь! — кричал он диким голосом. — Пусть сам Иисус Христос попытается помешать этому, я не уступлю.

На следующий день караван вошел в ущелье реки Воротан и опять потянулся по тропинкам. Никто больше не заговаривал с Горги. Держались подальше. «Забыли», — думал Горги и жесткой рукой ласкал мягкие волосы Айшэ. Утешал бедняжку как мог.

Приближались к Татевскому монастырю. В полдень сделали небольшой привал, потом спустились в глубь ущелья. К вечеру караван уже достиг Чертова моста, что перекинут через Воротан. Горги решил: едва прибудут в Татев, он бросится спарапету в ноги и будет умолять его, чтобы разрешил окрестить Айшэ.

Но, кроме Горги, видно, никто не торопился — караван снова остановился.

Чуть выше Чертова моста лепились избушки, в которых устраивались на ночлег приезжающие сюда на воды горячих источников страдальцы — больные ревматизмом и прочими недугами. Источники были тут же, у самого моста.

Горги повел Айшэ в ту сторону, чтобы устроить ее в одной из мазанок. Какая-то добрая старушка тотчас уступила им свое место.

— Что, больна? — спросила она, участливо глянув на Айшэ.

— Нет, мать, она просто устала, — ответил Горги, — давно уж в дороге. Позволь ей поспать на твоем ложе. Я щедро вознагражу тебя.

Старуха кивнула, при этом недвусмысленно улыбнулась и сказала:

— Пусть так и будет, сынок. Я пойду спать в ацатун[64].

Горги обнял Айшэ, усадил ее на покрытую тряпьем тахту и провел рукой по лицу девушки.

— Не плачь, Айшэ, — сказал он с нежностью. — Я буду защищать тебя, пусть даже ценою жизни. Поверь мне!

— Я верю.

Горги поцеловал Айшэ и вышел.

Прошло два дня. На третье утро Горги потребовали к спарапету, в Татевский монастырь, что возвышался на краю противоположной скалы.

Горги обрадовался, он верил, что спарапет разрешит ему окрестить Айшэ и жениться на ней. Поручив старухе присмотреть за Айшэ, он вскочил на коня и по горной тропе понесся к Татеву.

Из Татева вернулся только спустя четыре дня: был доволен, спарапет не отказал ему.

Еще издали он увидел на пороге опечаленную старуху и встревожился:

— Что Айшэ? Где она?

— Нет ее, увели! — всплеснула руками старуха.

Горги схватил ее за плечи:

— Что? Что ты говоришь?!

— В тот вечер, как ты уехал, пришли трое и увели девушку. Я не отдавала ее, бросилась защитить, они только обругали меня, эти чертовы дети, оттолкнули и увели.

— Куда увели, кто такие? — задыхался Горги.

— Люди из вашего войска, — простонала старуха. — Сказали, что у них на то приказ. Они отправили девушку под надзором какого-то воина с больными, что приезжали сюда лечиться с берегов Аракса. Сказали, она, мол, персиянка, вот и отправляем на родину, не хотим брать греха на душу.

Горги Младший схватился за голову. Отчаяние его было так велико, что в первую минуту он не знал, что делать. Очнувшись, бросился к коню. Вскочил в седло и выехал на дорогу.

Но тут же сообразил: куда ехать-то? Ведь Айшэ увезли четыре дня назад. А отсюда до Аракса всего три дня пути. Выходит, Айшэ давно уже в Персии. Где найти ее? Как? Ах, бессердечные люди!

Горги сошел с коня и как потерянный метался в ущелье. Потом решительно двинулся к Татеву.

Кто-то окликнул его. Горги обернулся. Это была старуха. Она протянула руку. В ней лежал маленький сверточек.

— На, сынок. Это девушка велела отдать тебе. Прости, я сразу не припомнила.

Горги взял сверток. Это был платок. Он развернул его и увидел серьгу Айшэ. Одну-единственную серьгу — вторую она, видно, оставила себе. Его как прорвало, он бросился в траву и горько зарыдал.

Перед дворцом Давид-Бека остановились три всадника. Дорожная пыль покрывала их одежды и бороды. Лошади взмылены. Ясно, что люди приехали издалека. Один из них — местоблюститель Эчмиадзинского монастыря вардапет Овасап — человек со злыми, будто полными яда, глазами. Двое других — крепостные Эчмиадзинского прихода.

На лошадиный топот вышел слуга Давид-Бека Согомон. Прищурив близорукие глаза, он присмотрелся, заметив вардапета, со страхом нашарил на себе пуговицу, схватился за нее (надо же отогнать зло). Крепостные помогли шестипудовому вардапету сойти с коня.

— Что еще за пришельцы? — спросил Согомон.

Овасап выступил вперед.

— Я — вардапет… — начал он, но Согомон не дал ему кончить:

— Ну что ж, что вардапет? Здесь не монастырь, а я тебе не слуга убирать навоз за твоими лошадьми! Проезжай-ка давай дальше.

— На кого это ты там сердишься, Согомон? — крикнул Давид-Бек.

— Кто его знает? — с прежней злобой ответил Согомон. — Говорит, вардапет, черт его возьми…

— Пусть войдет, — сказал Бек.

Согомон нахмурился. Вардапет Овасап зло покосился на него и поднялся наверх.

Бек был не один. У него сидели Мхитар спарапет, Тэр-Аветис и инок Мовсес. Мовсес и Тэр-Аветис тотчас узнали в запыленном, запыхавшемся человеке эчмиадзинского вардапета. Мовсес весь передернулся. Вспомнил все, что говорила Арусяк об этом охальнике, и кровь ударила в голову. Только то, что он находится в доме Давид-Бека, удержало Мовсеса. А так хотелось наброситься на этого дэва и собственноручно удушить его!..