Мхитар Спарапет

Никто не подслушивал. Сотник тряхнул Маргара за плечи и сказал:

— Ты, верно, пьян!

— Вынь саблю, режь мне язык, — заскрипел зубами Вецки Маргар, — только я слыхал это своими ушами. И не я один. Азербайджанцы и грузины тоже слыхали. Хотели придушить торгаша. Но он взмолился и поклялся, что весь Тифлис только о том и говорит, как Петр уехал из Дербента.

Есаи внутренне дрогнул. Не в первый раз уже слышит он об этом. У неправды нет сорокового дня[48] — сболтнули бы раз, на том и делу конец. А слух все ползет и ползет. Не иначе, что-то есть.

Густые черные брови сотника изогнулись дугой и сделались еще темнее. Раньше он не верил, считал: злые языки болтают. Но, видать, так оно и есть.

— Значит, обманул! — процедил Есаи.

Хотелось выть от злости, но нельзя, надо сдерживаться. Есаи чуть не задохнулся от боли и досады.

— Не дай бог, не дай бог! — замахал руками Вецки Маргар.

Сотник рывком поднялся, застегнул кафтан, надел оружие и пошел искать спарапета.

Проходя мимо грузинских воинов, он заметил, что и они шепчутся. Сердце будто оборвалось. Грузины примолкли.

«А ведь правда, правда!» — снова и снова с ужасом думал сотник.

Стоявший у отцовского шатра Агарон сказал, что минуту назад спарапет отправился к царю Вахтангу.

Есаи насторожился.

— Есть н-новости? — спросил он, заикаясь.

— Три всадника прискакали из Тифлиса. Один армянин, другой грузин. И еще русский. Говорят, посол великого царя.

Есаи протяжно свистнул. Так он делал в пору, когда нищенствовал, если, бывало, ему отказывали в милостыне, а порой к тому же забрасывали комьями земли и камнями.

В большом шатре Вахтанга яблоку негде было упасть. Сам царь сидел на простом, ничем не украшенном троне. Рядом восседал католикос Есаи. Все остальные — Мхитар, Махмад хан, Ованес-Аван, грузинские князья и азербайджанские военачальники — полукружием стояли рядом.

Напротив на ковре гордо вытянулся в струнку русский посол Иван Толстой — офицер из высших чинов. С ним были спутники, доставившие его в объединенный лагерь.

— Надеемся, вы к нам с добром, господин посол? — нарушил молчание Вахтанг, в упор глядя при этом в светло-голубые, полные скрытой тревоги глаза посла…

— Добро не всегда сопутствует людям, — ответил Иван Толстой.

Военачальники с беспокойством переглянулись. По лицу царя скользнула мрачная тень. Зерна четок застыли в пальцах католикоса. В шатре воцарилась гробовая тишина, и только не по-мужски писклявый голос посла нарушил молчание.

— Господь бог дарует нам терпение. С терпением мы и живем под кровом всевышнего, — сказал посол. — Я имею передать вам приказ нашего государя императора, чтобы вы, господа, немедленно вступили в переговоры с персидским шахом Тахмазом. Хотя между Россией и Персией издавна поддерживаются добрые отношения, русские подданные тем не менее не раз подвергались преследованиям подвластных шаху горских племен. В Шемахе, например, горцы убили русских купцов, разграбили их имущество, деньги забрали. На несколько миллионов убытку нанесли.

«И чего он вспоминает вчерашний день? — не без тревоги подумал спарапет. — Все это мы и без него знаем. Неужто милостивому царю больше не о чем нам поведать?»

О том же думали и Вахтанг, и католикос, и хан. Но все терпеливо ждали, пока посол закончит свою речь, — не перебьешь ведь, неприлично это!

— Шемахинское нападение, — продолжал посол все тем же унылым тоном, — очень разгневало нашего государя императора и вынудило его прибегнуть к оружию. Находящиеся ныне на западном берегу Каспийского моря императорские войска обезопасили здешние границы империи. Его величество император послал к шаху Тахмазу своего человека с выражением готовности помочь ему расправиться с мятежными афганцами и окончательно утвердиться на отцовском троне при условии, если шах заключит с Россией союз и признает страны, расположенные на берегах Каспийского моря, собственностью России. Но малодушный шах Тахмаз не принял столь выгодного предложения нашего всемилостивейшего императора и отказался от добра…

Иван Толстой с минуту помолчал, оглядел помрачневшие лица военачальников, похоже — почувствовал, что они в сильной тревоге, и, может, потому как бы с облегчением глубоко вздохнул и снова заговорил:

— Государь не намерен отводить свои войска с берегов моря. Сейчас он поручает вам войти в переговоры с неразумным, не понимающим своей выгоды Тахмазом и объяснить шаху, что, если он не желает враждовать с нашим царем, пусть немедленно объявит собственностью русского царя провинции, расположенные на Каспийском берегу.

— А что царь думает о нас? — потеряв терпение, прервал наконец посла Вахтанг.

— Велика его милость к вам, — ответил Толстой, глядя на дрожащую руку католикоса, которую тот держал на колене. — Государь советует вам, благороднейшие мужи, потребовать, чтобы шах уступил ваши земли России.

У Вахтанга затряслись щеки.

— Только и всего? — в отчаянии воскликнул он. — Просить милостыню?! И у кого? Кто подаст нам ее? Кто? Это все равно, что ударить голой рукой по лезвию топора! А где же сам царь, где его войско?

— Царь вернулся из Дербента в Россию.