Младенца на трон!

Женщина вздрогнула, щеки ее залились краской.

— Я? Да об чем ты? И в думках не держала, — скороговоркой ответила она.

Ее вдруг живо заинтересовал беленый бок печки, она вперила в него взгляд, а потом со словами "А посластить-то!" потянулась за сахаром. Василий, наблюдая, как дрожит ее рука, лишний раз убедился, что стрелец на базаре не лгал.

— Агафья! — нахмурился страж.

— Ну че ты пристал? — пряча глаза, она отправила в рот кусочек сахара и глотнула обжигающую жидкость. — Ох, сладко! Сам-то точно не хошь?

Но на Василия ее отвлекающие маневры не подействовали. Он наклонился к ней через стол и прошептал:

— Слышь, баба, коли ты мне немедля все не обскажешь, я тебя к царю сволоку. А он велит тебя в Тимофеевской башне пытать, не сумлевайся!

— Да не ведаю я нич… — начала было Агафья и вдруг замерла.

Лицо ее сморщилось, словно от боли, она схватилась за живот и тяжело задышала. Царев страж утомленно закатил глаза.

— Ну, хватит притворствовать, все одно ответствовать придется. Слушай, Агафья, ежели… Эй, Агаф… Агафья, ты чего?

Глаза женщины закрылись, она стала заваливаться на бок, и Василий едва успел подхватить ее.

— Чего ты?! — ошарашено повторял он. — Да что с тобой?

Взбудораженные криками, из-за печки выглянули челядинцы и теперь стояли, в ужасе глядя на ее зеленовато-белое лицо.

Веки Агафьи дрогнули и слегка приоткрылись.

— Васьк, — прошептала она, тяжело дыша, — Ведь то… потрава… в сахаре-то…

— Кто?! Кто тебе его дал?!

Враз пересохшие губы женщины скривились, силясь произнести главное.

— Так это… это… о-ох!

Голова ее откинулась назад, глаза закатились.

— Еб… — выругался Василий, подхватил Агафью на руки и побежал к саням.

Вслед ему неслись разноголосые причитания шереметевских челядинцев.

* * *

Шестерка гнедых, запряженная цугом, легко тянула по первому снегу позолоченный царский возок. Петр сидел на мягком, обитом лазоревой камкой сиденье и мучительно размышлял.

Кто мог подкупить несчастную Агафью? Шереметев? Вряд ли, зачем ему это? Сомнений нет, цель этих странных действий — настроить народ против него, Петра. Но как можно отрицать очевидное? "Чудеса" были, и десятки людей тому свидетели. Теперь, когда Агафья умерла, вражинам надо придумывать что-то новое. Нда, плохо еще работает Охранная изба, нужно поговорить с Шеиным.

За узким оконцем возка проплыли каменные стены строящейся по приказанию Петра стекольной мануфактуры. Царь усмехнулся: мог ли он думать во Франции, что когда-то будет возводить такое?

Он вдруг поймал себя на мысли, что прежняя жизнь кажется ему далекой и тусклой, словно сон. Так, может, реальность именно здесь, в Москве, а выдумка на самом деле — Париж? Но если он родился и вырос на Руси, откуда знает французский? И как объяснить, что он, ребенок, имеет разум взрослого, помнит историю на столетия вперед? А вдруг он на самом деле особенный? Божий посланец, которому даны изначально многие знания и умения?

Покусывая передними зубками пальцы, Петр лихорадочно обдумывал эту новую для него мысль. Да-а, интересненько… Одно дело притворяться даром небес, и совсем другое — им быть. Так, стоп! Хватит о глупостях думать, а то и не заметишь, как мания величия разовьется.

Впрочем, что бы ни было причиной его нахождения здесь, задача явно одна — развивать страну. Бог знает, сколько лет еще может понадобиться, чтобы поднять экономику Руси. А денег какая прорва нужна, и подумать страшно! Но он не отступится. Какие бы силы ни послали его сюда, они вскоре убедятся, что Петр от своих решений не отказывается!

— Тпрууу… — послышался голос кучера, и возок мягко затормозил.

Здесь, возле Колымажного двора, стоял новенький сруб с широкой трубой, который Петр называл про себя лабораторией, а местные величали Аптекарской избой. В ней работала часть иностранных ученых, приглашенных в Москву.

Все они выстроились перед крыльцом и легкими поклонами приветствовали государя. С завистью покосившись на их европейские костюмы, он поднялся по высокой лестнице, и через несколько минут уже осматривал "лабораторию". Проводил экскурсию невысокий сухонький ученый-голландец в синем колпаке и очках, прицепленных к переносице встроенной прищепкой.

Центральное место занимала огромная печь со смотровым окошком, вокруг на многочисленных столах размещались тигли, колбы, банки с разноцветными жидкостями, медные реторты, всех размеров аппараты для прокаливания, перегонки и дистилляции, песочные часы и даже сито. Не меньше добра лежало и на полках: какие-то камни, зерна, образцы земли, порошки. На одной из них, свободной от приборов, были сложены книги, на другой — целая гора свитков с записями результатов экспериментов.

Хотя среди ученых были и русские, все здесь выглядело по-европейски. Петр сразу почувствовал — хотя не смог бы объяснить, почему именно — этот родной для него дух запада, в котором четкость и методичность смешивалась с пытливостью и смелостью мысли.