Младенца на трон!

Петр в гневе сжал кулаки, глаза его сверкнули. Как же сложно сдвинуть эту махину! Благодаря ему войны затихли, в стране который год тишина, ремесла процветают, торговля худо-бедно налаживается, школы открыты, спорт развивается, а они… Разве не видят, что на Руси и правда стало лучше? Филарет, конечно, надеется на трон своего сынка посадить, а другим что неймется? Слепые они, что ли?! Или их, кроме собственного кармана, ничего не волнует?

Он отошел в уголок, сел на лавку и, глядя на горящие свечи, задумался. Пожарский с Филимоном почтительно молчали. Минута шла за минутой, а государь все так же сидел неподвижно, не отводя взгляда от пляшущих огоньков. Их отблески прыгали по его детскому личику, сверкали на жемчужном вороте-козыре, на драгоценных камнях царского кафтана.

"Что, господа священники, за мошну свою испугались? Войны захотели? Ладно, будет вам война, не на жизнь, а на смерть! — кипел Петр. Но постепенно гнев его утихал, и мысли становились разумнее: — Конечно, воевать с церковниками в православном государстве — несусветная глупость, народ от них никогда не отвернется. Значит, нужно создать свою партию священников, сильную и многочисленную, такую, чтоб всяким там Ионам и Филаретам даже шанса на бунт не оставить и до раскола церковь не довести. Но как? Думай, Пьер, думай… Хм, а что если Дионисия привлечь? Наверняка вокруг него много монахов, поддерживающих нестяжательство. Возродить эту идею, сделать из нее культ, тогда и филаретов всяких нагнем, и денег в казну получим. А то земли монастыри нахапали, налогов не платят. И, конечно, молодых привлекать надо. А велю-ка я архимандриту программу специальную разработать для тех, кто лекарству и грамоте обучаться будут. Пускай придумает, как их на нашу сторону перетянуть. А они эти идеи дальше понесут. Вот это будет силища!"

Он поднялся и подошел к столу.

— Ладно, князь. Я с Дионисием, настоятелем Троице-Сергиевым, долгонько беседовал, что да как чаю сделать в государстве, объяснял. Он на нашей стороне, обещался и прочих привлечь — настоятелей да митрополитов. — Петр обернулся к писарю: — Пиши, Филимошк. Пущай архимандрит в Кремль-город едет, мы с ним тут про то обсудим. С его пособлением сыскать всех, кто за нищету произвольную в монастырях ратует и живет, как подобает иноку, хотящему истинно спастись, и по Божественным Писаниям поступает. И средь таковых просить архимандрита вести объяснения, что, как да зачем государь хочет учинить, да сказывать им, что святую церковь мы притеснить не мыслим, а желаем лишь возврата ее к исконному пути.

Он снова повернулся к Пожарскому и объяснил:

— Попробуем священство к себе притянуть. Дабы шли по пути Нила Сорского, не земли б да деньгу брали, а с Господом говорили. Негоже иноку время свое на хозяйство тратить, надобно их от этого ослобонить, дабы они молились за души наши в тиши монастырей. А коли смогем сделать, чтоб нас большинство церковников поддерживало, и деньги будут, и чернецы станут жить, как искони. Ну, а про то, что болтают, мол, чудеса ложны, и слушать не буду.

"А ведь неплохо бы поддержать авторитет новым "чудом". Тогда и старые лучше вспомнятся, и глупости в народе перестанут ходить".

— Ты б, государь, сгоряча-то не рубил, — князь нетерпеливо шевельнул бородой. — Ежели Иона с Филаретом заодно супротив тебя пойдут… Небось, ведаешь про царя Дмитрия, коего бояре напраслиной-то оплели.

Петр подошел к окну и, встав на лавку, окинул взглядом площадь. Заснеженные улицы, заборы, купола. Как уныло, сумрачно. А тут еще эти мятежники. Хотя чему удивляться? Церковь на Руси — крупнейший феодал, понятно, что она не может не сопротивляться новшествам. Но чтоб такую глупость, как ложные чудеса, придумать… Ерунда какая-то, как можно в такое верить?

— А скажи-ка, князь, — обернулся он к Пожарскому, — кто мутит-то? Филарет, что ль?

Дмитрий Михайлович насупился и даже вроде бы покраснел.

— Казни, государь — не ведаю. Охранная изба все дни напролет работает, уж и боле людев взял, и денег на подкупы выделил, но откель слухи идут, понять неможно. Видать, кое-кто из старых там супротив нас стоит и препятствует всячески. Я вот думаю, ото всех, кто при Федоре Иваныче взят, избавиться, кликнуть новых, преданных. И главу доброго поставить. К примеру, Шеина.

— Это которого? Михал Борисыча?

— Ну да, того, кто Смоленск в двенадцатом году оборонял. Уж столько хитрости проявил, а тут она ему снадобится. Он же, как из полона возвернулся, без места сидит. С ним работа веселее пойдет.

— Что ж, Шеина так Шеина, — Петр задумчиво почесал щеку и повернулся к Филимону: — Как там старец Амвросий, жив еще?

— Слава Богу, царь-батюшка.

— А сходи-ка ты к нему, порасспрошай, что там ему про все это видится. И, коли он Филаретову сторону не держит, пущай в народе в нашу пользу сказывает. Мол, козни диавольские супротив посланника Божия подымаются, дабы опять Русь смутою захлестнуть.

— Добро, государь.

— Ну, вот и ладненько. Все, что ль, Дмитрий Михалыч, аль еще чего есть?