Он подошел совсем близко, посмотрел мне в глаза, и его взгляд словно прошел сквозь меня, разворошив по пути все органы. Навылет – как пуля.
– Если кто-то и должен мне верить, то это ты. – Он повернулся и опять собирался уйти, но я догнала его и обняла. И молча прижалась к нему.
Господи, спаси нас!
Я вышла на балкон и посмотрела в темное осеннее небо. Вот и закончился этот длинный-длинный день, который, казалось, вместил в себя несколько долгих лет. Все когда-нибудь кончается. Все. Я открыла створку окна и вдохнула глоток свежего прохладного воздуха. Потом достала телефон. Все-таки нужно это сделать.
Он ответил почти сразу. Вечером голос был на полтона ниже.
– Здравствуй, Марта.
– Здравствуй, Саша.
Я не знала, с чего начать. Потом, после короткой заминки, все же начала:
– Я… ничего не знала о том, что случилось в вашей семье. О вашем горе.
Тишина.
– Только сегодня узнала.
Тишина. Глубокий вздох.
– Я болела всю зиму и часть весны, потому и не знала. Мне сегодня рассказала Наташа.
Он все еще не сказал ни слова.
– Если бы я знала про… про… Костю, я бы, конечно, выучила стихи.
( Ну пророни хоть что-нибудь!)
– Я сегодня разговаривал с твоим отцом.
Лед тронулся. Наконец-то он что-то вымолвил!
– Папа не виноват, – я приготовилась к долгой речи в защиту отца, но Саша неожиданно сказал:
– Я знаю.
Я не сразу сориентировалась. На языке еще висели слова о принципиальности и неподкупности.
– Мне стало легче, – добавил он. – Мама ведь считала, что это твой отец виноват в том, что Костя… Она говорила, что Костя чем-то страдал, а твой отец сказал, как отрезал: «Будет служить, и все!»
Да, это вполне в духе отца.
– Костя был очень мягкий, впечатлительный. Он был совсем неприспособлен для военного дела. Играл на альте, стихи писал… – голос Саши дрогнул.
Я взмолилась:
– Саша, не надо!
– …а сегодня я не выдержал и позвонил твоему отцу. Мы долго разговаривали. Он мне все объяснил.
Опять тишина. Только дыхание.
– Я ему поверил.
И опять – долгие секунды молчания.
– Если бы я знала… я бы выучила эти стихи, – повторила я, как попугай.
Он горько усмехнулся.
– Ну да, если бы ты знала… После смерти Кости мама просто потеряла смысл жизни. Она его очень любила. И так нелепо, как ей казалось, потеряла… Она все время возвращалась к тому моменту, когда твой отец, как она говорила, «приговорил его к смерти».
Я поежилась. «Как ты меня вчера утром».
– Я тоже стал так считать. Возненавидел твоего отца. Потом нашел в Интернете стихи. Воспоминание матери о погибшем в бою сыне. Она прочитала их, плакала. Потом решила, что их должны знать все. И в первую очередь, конечно, ее ученики.
У меня заломило виски.
– Особенно она хотела, чтобы их выучила ты. Как бы искупила вину отца. Чтобы ты выучила их, прожила эти чувства и тем самым разделила с ней эту боль. Она считала, что вам обеим от этого будет легче… А ты заявила ей, что это стихи для идиотов, и пусть их читают те, кому нечем заняться, и что-то еще в этом же духе.
Я прижалась лбом к холодному стеклу. Душа завязалась в узел, и не могла из него выпутаться.
– Это было для нее, как плевок. Как насмешка над ее горем. Понимаешь?
– Понимаю, – сказала я шепотом. Как будто голос истерся и обносился, как одежда.
– Твой поступок оказался для нее серьезным испытанием.
Он вздохнул – как-то неровно, прерывисто.
– И она его не прошла.
Я все не решалась спросить.
– А сейчас она… где?
– Сейчас… – он замялся, – в… клинике.
Я уставилась в окно. На небе собирались тучи, черные и тяжелые. Я подумала, что моя душа сейчас – такая же туча.
– А вчера, когда ты ударила Машу, я вдруг так остро захотел, чтобы тебя больше никогда не было! Я не знал, что… – он опять замялся, подбирая слова, но так и не подобрал, – что ты ничего не знала.
И, словно осознавая эту истину, медленно повторил:
– Ничего не знала.
Я поняла, что от всего услышанного тоже сильно заболела. Заболела странной виной.
– Прости меня… за маму.
Он долго не отвечал. Я ждала.
– Бог простит, – наконец ответил он.
«А я – младшая сестра бога», – подумала я.
Мы помолчали. Почему-то у меня было ощущение, что на том конце телефонной трубки очень близкий человек.
– Спокойной ночи, – вдруг сказал он.
– Спокойной ночи, – выпалила я в ответ и подождала, что он еще скажет. Мне почему-то казалось, что он должен обязательно что-то сказать.
Но он ничего не сказал. Раздались гудки.
Я прошла в свою комнату, включила компьютер. Достала листок с Сашиным изломанным почерком. Вышла в Интернет.
Стихи Бронсона нашлись почти сразу. Я начала читать. Впитывала в себя эти строчки, словно вбирала их в свое нутро. А слезы текли по щекам, проторив две горячие дорожки.