Младшая сестра Смерти

— Итак, для начала поздравляю тебя с новообретенным королевским титулом, — продолжает Смерть. — Знаю, ты думаешь, что быть бубной — значит сеять зло и хаос. Это не так. Необязательно так. Каждый сам решает, плохой он, хороший или… сложный. Ты сделаешь правильный выбор, я верю в тебя. И тут самое время перейти к наставлению. — Мою щеку обжигает ледяной выдох. — Изначально я создала бубен, чтобы они приносили людям утешение и покой. Почти как трефы, только бубнам досталась задача посложнее. Они должны приходить к тем, кто погибает случайно и совсем не готов к этому. Их дело — успокаивать и примирять, а не судить и наказывать. Надеюсь, ты вернешь своих даму и валета на истинный путь. Однажды Аза, Борис и Вита свернули не туда. Они придумали себе ложную миссию — и, не скрою, к этому их подтолкнула моя сестра. Смерть-младшая любит играть с людьми, сбивать с толку и подсказывать неверные ответы. Знаю-знаю, что ты хочешь спросить. — Все это время Смерть ходит у меня за спиной, а теперь останавливается. Голос вдруг наполняется горечью. — Кто она, моя сестра? Скоро ты получишь ответ. Пора показать тебе врага. Твоего истинного врага. Смотри внимательно, Агриппина.

По ушам бьет щелчок. Потом еще один и еще. Кажется, это секунды.

Зал заволакивает дымкой, и кто-то будто включает проектор. Передо мной возникает размытое изображение: большие песочные часы. Крупинки из одной чаши медленно, с сухим звуком пересыпаются в другую. Щелк, щелк, щелк. На фоне часов появляется тонкая фигурка, будто вырезанная из черной бумаги. Она воздевает руки и чего-то ждет. Покорная, неподвижная. Не знаю как, но я догадываюсь — это и есть Смерть. Песок ускоряется, и к фигурке со всех сторон начинают тянуться золотые нити. Приглядевшись, я с трепетом понимаю: каждая такая ниточка состоит из десятков людских силуэтов. Из человеческих душ.

Содержимое одной чаши наполняет другую, часы переворачиваются, но ничего не меняется. Души пролетают сквозь Смерть и растворяются — золотые нити становятся золотым песком. Я хочу сосредоточиться и обдумать этот момент, но тут замечаю кое-какую перемену.

Фигурка теперь крутит головой, разглядывая души: некоторые летят поодиночке, но другие сплетены так плотно, что невозможно разъединить. От них идет особенный свет — мягкий, тягучий и теплый. Смерть любуется ими, но в ее интересе есть что-то болезненное. Каждый раз, замечая сплетение душ, фигурка покрывается рябью и втягивает голову в плечи.

Часы все переворачиваются и переворачиваются, крутятся быстрее и быстрее, а Смерть остается одна. Тянутся ручейки душ, протекают насквозь и наполняют собой чаши. Постоянно, бесконечно. И вдруг фигурка, встряхнувшись, выбрасывает руку, хватает крошечную душу-одиночку и подтягивает к себе. Теперь они вдвоем — на фоне часов. Обе — перед лицом вечности.

Видение исчезает, и я глубоко вдыхаю. Кажется, тут все ясно. Вот он, ответ, лежит на поверхности: мой враг — младшая сестра Смерти. Почему же меня не оставляет ощущение, что я спешу с выводом? Смерть, словно подтверждая догадку, тихо вздыхает за спиной.

Нет, мой враг — не Младшая. И не бубны. И не отец. Никто из тех, на кого можно подумать. Все гораздо сложнее. И проще.

Одиночество. Вот мой враг. Если сама Смерть не смогла противостоять ему, что уж говорить о нас, простых людях. Одиночество толкает на странные, страшные поступки. Вита, затаившая обиду на треф. Борис, вспоминавший на перформансе свою мать. Смерть, укравшая душу первой подвернувшейся девочки. Всеми ими двигало — и продолжает двигать — оно.

— Одиночество, — шепчу я.

— Если победишь его, сможешь все. Правда, это не так легко, как кажется. Совсем нелегко. Потому что одиноким можно быть даже в толпе. — Смерть выдерживает паузу, чтобы я могла осмыслить сказанное. — Думаю, у тебя много вопросов, но я успею ответить лишь на один. Мне пора. Увы, сестру нельзя надолго оставлять без присмотра.

У меня ступор, но я точно знаю, о чем должна спросить. Или скорее попросить.

— Проклятие. То, которое на моем отце. Можно от него как-то избавиться? — говорю я и тотчас добавляю, испугавшись, что Она все неправильно поймет: — Не от отца избавиться, от проклятия.

— Да, — коротко отвечает Смерть и стремительно отдаляется.

— Стойте! — Я вздрагиваю, вспомнив о Крис. — Еще одна прось…

— …Агриппина!

В замешательстве оборачиваюсь. Со всех сторон бегут люди, и мне требуется несколько мгновений, чтобы узнать их. Не отвечая на вопросы, не реагируя на прикосновения, я закрываю глаза и с тревогой продолжаю думать о Крис. Она все еще в опасности, и я понятия не имею, что делать. Похоже, остается надеяться лишь на милосердие Смерти. И не только в отношении мачехи, но и к жертвам бубнового перформанса. Хотя… Как там заявил мерзкий Борис? «Лишь король может говорить мне, что останавливать, а что запускать». Ну конечно!

Собравшись, я мысленно приказываю: «“Кровавая поступь” — стоп». Откуда-то я знаю, что это сработает, и оказываюсь права.

— Трефы очнулись! — кричит Ли.