Младший брат

— Если следовать букве нашей инструкции,—обнаглел Марк,—то выйдет разве что забастовка по-итальянски. У этой, как ее, Фогель, не бывал в комнате никогда. У профессора бывал,—тут он запнулся,—но не того, с антисоветской литературой. С тем я вообще двух слов не сказал. У профессора Митчелла. Как старшего по группе. Проводил беседы, разъяснения. Вы не видите, что эта дура просто приревновала меня к остальным туристам?

— «Эта дура»,—сказала Остроухова,—ответственный сотрудник «Коммунистического завтра».

— Клерк она в отделе доставки, а не сотрудник! — огрызнулся Марк.

— Член компартии США с 1956 года.

— Что с того?—взбеленился Марк.—Да неужто шизофреникам трудно вступить в эту их партию? Может, она тогда здоровая была, откуда я знаю? И у дантиста одного я в номере бывал, он бы без меня подох от своей астмы. Приступы шли один за другим, справьтесь в архивах «Скорой помощи». Насчет прогулок под ручку, исчезновений на три дня— беспардонное вранье. Автобус в Ленинграде просто сломался по дороге из парка, а я болел, у местной переводчицы спросите. А с этой Клэр...

— С какой Клэр?—быстро спросила Остроухова.

— Ну, с туристкой Фогель. Я с ней вообще никаких дел не имел. По-русски она говорит неплохо, верно. Так я об этом писал в отчете, еще в Москве. А в Ленинграде я, повторяю, болел, а потом искал по магазинам палку для этой идиотки Уоррен, свиньи неблагодарной. Она в Самарканде ногу растянула. Если верить всякой жалобе от клиентов,—добавил он почти обиженно, — наша Контора развалилась бы. И очень скоро.

— Мы обычно и не верим,—вмешался Грядущий.—Но не только в письме загвоздка. Тут, парень, гораздо серьезней. Скверные у нас на твой счет подозрения. А ты и цидулки паршивой перевести не желаешь. Ладно, другие найдутся.

Он по-хозяйски нажал кнопку селектора, промолвив в микрофон невесть кому адресованное «заходите». Отдел-то уже опустел, только в подвале дежурные остались. Впрочем, таинственная личность явилась в считанные секунды. Это была Зайцева. Села она подальше от Марка, письмо перевела вслух без единой паузы. Степан Владимирович в такт чтению покачивал седовласой головой, и в царственном серебре на его затылке светилась нежная розовая проплешина.

— Итак, Вера,—начала Зинаида Дмитриевна,—большая часть вашего маршрута совпадала с маршрутом группы Соломина. В Самарканде и в Ленинграде вы останавливались в одних и тех же гостиницах. В США ваша группа отбыла тем же рейсом, что и группа вашего коллеги. Что вы можете сообщить нам в его присутствии по поводу этого письма, точнее, заявления от туристки Уоррен?

— Ну что говорить,—протянула Вера,—я ведь днем все подробно рассказывала...

Она покосилась на Марка, который обеими руками вцепился в сиденье стула.

— Не беспокойтесь, Верочка, говорите.

Приободренная Зайцева заговорила толково и связно. Марка она встречала на маршруте несколько раз. В Сочи на пляже ничего такого не заметила. Но в Самарканде в восьмом часу утра Соломин выходил из чужого гостиничного номера. Он сказал, что там турист-астматик, а дежурная посмотрела в список — в этой комнате значилась туристка. Вогел. Она и вышла оттуда через полтора часа, дежурная видела.

— Мы запросили Самарканд, Соломин,—мрачно сказал Степан Владимирович.— Лейтенант Опенкин сообщает, что в ту ночь вас не было в своем номере. Погоди, твоя очередь после. Что в аэропорту Пулково-то произошло, товарищ Зайцева? И в гостинице «Ленинград»?

Что ж, в гостиничном буфете товарищ Зайцева засекла Марка в обществе какой-то молодой американки, а затем выходящим из гостиницы с нею же и с советской женщиной, кажется, вторая была беременна. В «Пулково» же эта самая американка не хотела отдавать какого-то конверта, а когда его отобрали, орала на русском языке Бог весть что.

— Что именно, Вера?

Зайцева, краснея, повторила одну из фраз, выпаленных сгоряча Клэр. Перед отлетом, у паспортного контроля, Соломин обнимался с ней и целовался, и вроде бы она плакала, а Соломин нет, но был очень расстроен. И еще: одна из его группы, хромая с палкой, дала ему какой-то сверток, а он взял и еще в благодарностях перед ней рассыпался.

Где-то в середине Верочкиного рассказа двухкилограммовый кусок отличной вырезки, полученный сегодня Зинаидой Дмитриевной в продуктовом заказе и лежавший до поры до времени в сумке под столом, вдруг начал протекать. Мерзавцы из распределителя при ГУМе вечно экономили на полиэтиленовых пакетах. Из сумки заструился темно-красный ручеек, к которому мгновенно пристроилась сообразительная давешняя муха.

— Так что же?—посуровела Остроухова.—Неужели все это правда? Объясните, если можете, Соломин!

Неужели отрекаться в третий раз? Почему не попробовать. Ведь ни единого факта у них, сволочей, нет. Коридорная в Самарканде ошиблась, не из того номера вышел Марк. При прощании следовало утешить туристку — элементарно же, кому нужна истерика в аэропорту, подумаешь, целовался, кто не целуется на прощание с туристами, и письмо она взяла из глупости, от жалости к русской бабе в положении... и не знала о чем... Ах, Зайцева, ах, гадина! А один ход—и вовсе выигрышный.