Мне снится нож в моих руках

– Набросился на начальницу, никто не может в это поверить, – от маминой лучшей подруги. – Сказал ей, что он лучше этого, что ему место на самом верху, рядом с ней. Все об этом говорят.

Я не знала, что это всё означает, но знала, что моя мама плачет, и это имеет какое-то отношение к папе. Внезапно я осознала что, скорее всего, случилось: они обнаружили его болезнь.

Я знала что делать. Я уже какое-то время об этом подумывала. Когда заболевала моя мама, я рисовала ей картинки и рассказывала историю, и ей от этого всегда делалось лучше. Я пошла в свою комнату и достала карандаши – бесценный подарок на день рожденья; такие, как у настоящих художников – и час рисовала, пока не сделала всё идеально. Я собрала рисунки и проскользнула в комнату родителей.

Мой папа лежал ничком на кровати в темноте; одна рука свисала вниз. Я залезла на кровать и села рядом с ним, пододвинувшись поближе к его лицу, чтобы ему было лучше видно. Потом я глубоко вдохнула и потрясла его за плечо. Он проснулся с резким вздохом. Мой живот немедленно свело, все инстинкты шептали: «Плохая идея!» Его глаза были затуманенными; он попытался сосредоточиться. Его тёмные волосы были потными, дыхание поверхностным и быстрым, будто он только что пробежал в гонке. На секунду на меня смотрело будто бы лицо незнакомца.

– Папа?

Его голос был невнятным.

– Ты кто такая?

Моё сердце болезненно сжалось.

– Джессика, – прошептала я.

Его взгляд обратился на прикроватный столик. Он потянулся дрожащей рукой, пытаясь схватить рыжий пузырёк и почти дотянулся до него. Он упал на пол, колпачок открылся, рассыпались белые таблетки.

– Чёрт возьми.

– Я уберу, обещаю, – Я подняла свои рисунки. – Я нарисовала тебе историю. – Я осмотрела листочек. – Давным-давно жил-был король, видишь, – я показала на картинку. – У него была красавица-жена – королева и дочка – принцесса. – Я показала на рисунки мамы и меня, которыми я очень гордилась: у меня очень хорошо получились носы. – Однажды, – я перевернула на следующий листочек, – злая волшебница заколдовала короля, и он уснул глубоким сном. Принцесса должна была разрушить заклятие. Она…

– Убирайся, – голос отца сделался резче. – Мне надо отдохнуть.

Я пододвинулась к нему поближе и подняла рисунки.

– Пап, видишь? Это в истории ты, я и мама. Я сделала нас королями и королевами. Твоя жена и дочь…

– У меня нет жены и дочери. – Он резко поднялся, и я потеряла равновесие и свалилась с кровати, резко упав на четвереньки. Мой отец неловко слез с кровати, опустился рядом со мной и принялся дрожащими руками собирать рассыпавшиеся таблетки в кучку.

Мои глаза наполнились горячими слезами; коленки и локти горели огнём. Но я не позволила себе плакать. Я смотрела на него, на его дрожащие пальцы.

– Я молод, – ни с того ни с сего сказал папа. – У меня впереди целая жизнь. Я выберусь из этой чёртовой дыры и поеду в Вашингтон. Использую свой чёртов диплом и перестану понапрасну растрачивать свои способности.

Согнувшийся в темноте, с распластанными по полу руками, мой папа совсем не походил на нарисованного мной короля. Я неподвижно сидела и мне было страшно; я хотела, чтобы земля проглотила меня целиком. Чтобы время пошло назад и безопасно отправило меня назад в мою комнату.

Мои рисунки были рассыпаны по полу, но мне было слишком страшно их собирать. Вместо этого я отползла, глядя на то, как папа собирает таблетки обратно в бутылочку. Потом он облокотился о комод и посмотрел на меня. По-настоящему посмотрел.

– Я ненавижу эту жизнь, – прошептал он. Он поморщился от света у меня за плечом – он шёл от приоткрытой мной двери. Его зрачки сузились, как у кошки. – Ненавижу.

– Нет, – сказала я, чувствуя, как у меня раскалывается грудь.

Когда он отвёл глаза от света, его зрачки были расширены, из каждого глаза лилась чернота. Я с ужасом смотрела на эту перемену.

– Почему ты настаиваешь на том, чтобы тянуть меня вниз? – прошептал он.

Я отползла назад и ударилась спиной о стену.

– Всё должно было быть лучше, чем сложилось. – Его глаза теперь были двумя чёрными дырами; зрачки затопили белки. И я знала, с внезапной ясностью, что лекарства у меня нет. Что он был болен из-за меня.

Мама распахнула дверь, и комнату наполнил свет. Отец отпрянул, и они уставились друг на друга в ужасном застывшем мгновении. А потом они начали орать.

Несколько часов спустя я позволила маме обнять меня, извиниться, поплакать. Она вернула мои рисунки, и я позволила ей положить их рядом со мной на кровать и дождалась, пока она уйдёт из комнаты, прежде чем порвала их на кусочки и засунула в мусорку. Несколько дней после этого я говорила ей, что я в порядке. Год я помалкивала, особенно после того, как мы переехали из Бедфорда в Норфолк, чтобы папа смог перевестись в другой филиал сталелитейной компании.

Я отогнала воспоминание о его болезни и её причинах так далеко, что оно создало тоненький разрыв в самом центре моего естества; мою личную крошечную чёрную дыру. И сколько бы ни проходило лет, внутрь я никогда не заглядывала.