Многосторонняя дипломатия в биполярной системе международных отношений

Рассуждения Фергюсона не безупречны и с точки зрения общей теории мировых войн ХХ в., и с точки зрения того места, которое занимали в их происхождении этноконфликты наряду с другими мегафакторами – геополитическими, идеологическими и социокультурными. Однако его понимание происхождения и природы холодной войны как сплетения доминант, но с преобладанием национализма над стратегическими интересами сверхдержав в послевоенном мире представляется нам вполне обоснованным и по-своему аргументированным[1137]

. Однако новая волна национализма, поднявшаяся после окончания Второй мировой войны, не отменяла того влияния на всю мировую обстановку раскола Большой коалиции, который привел к «атомной дипломатии», Фултонской речи Черчилля о «железном занавесе», Берлинским кризисам, гонке вооружений и особому ощущению близости и неотвратимости открытого военного столкновения. В одной из своих последних статей, опубликованных в 2010 г., Фергюсон явно преувеличивает самостоятельное значение фактора национализма, якобы сделавшего великие державы уже в начальный период холодной вой ны заложниками своих прихотей и создавших предпосылки их ослабления и, в конечном счете, упадка

[1138]

.

Необычность и некоторая туманность аргументации Фергюсона может быть передана известным афоризмом: хвост вертит собакой. Впрочем, суть ее представляется весьма обоснованной. Накал страстей в отношении между вчерашними союзниками по Большой тройке подогревался с большим усердием извне, их «клиентами», получившими большую свободу рук благодаря сосредоточению сверхдержав на глобальных проблемах. Дальнейшее происходило в значительной степени в зависимости от частной инициативы третьих стран, их эгоистических планов и «исторических» претензий и замыслов. Беря за отправную точку отсчета Кубинский кризис и расставляя требуемые акценты, Фергюсон следующим образом формулирует свой центральный вывод: «Кубинский ракетный кризис показал, как близко дело могло подойти к Третьей мировой войне между Соединенными Штатами и Советским Союзом, несмотря на их возросший разрушительный потенциал. Он также обнаружил, что если они даже захотели бы уклониться от игры в ядерную рулетку, война все равно могла бы разразиться другим путем. Иногда говорят, что достижение состояния “взаимогарантированного уничтожения” возвещает эру мира на земле. Но так говорить – значит не понимать характера холодной войны. Реальная и кровавая Третья мировая война на самом деле велась деятелями вроде Кастро – в третьем мире. Ранее война в мире была следствием лобового столкновения между мировыми империями в конфликтных зонах на границах евразийской территории. Третья мировая война, напротив, велась опосредованно в новых и более отдаленных театрах военных действий, где стратегические ставки (речь идет о человеческих жертвах) были ниже»[1139].

Можно соглашаться или не соглашаться с идеей пространства времени, как она, правда, по-разному воплотилась в способах исторической реконструкции, предложенных Э. Хобсбаумом и Н. Фергюсоном, или в форме внутренней «дружественной» критики, характерной для «Дневника» А. Шлезингера. Но, так или иначе, мы являемся свидетелями смены парадигм вместе с изменением интеллектуальной ауры[1140], общественных настроений и прояснения многих «закодированных» страниц истории холодной войны, в особенности ее раннего, основательно подзабытого и мифологизированного этапа.