Моби Дик

The blows of the basement hammer every day grew more and more between; and each blow every day grew fainter than the last; the wife sat frozen at the window, with tearless eyes, glitteringly gazing into the weeping faces of her children; the bellows fell; the forge choked up with cinders; the house was sold; the mother dived down into the long church-yard grass; her children twice followed her thither; and the houseless, familyless old man staggered off a vagabond in crape; his every woe unreverenced; his grey head a scorn to flaxen curls!	Все реже и реже раздавались удары молота в подвале; и всякий день каждый новый удар был слабее, чем предыдущий; жена, застыв, сидела у окна и глядела сухими, блестящими глазами на заплаканные личики своих детей; мехи опали; горн задохнулся золой; дом продали; мать погрузилась в высокую траву деревенского погоста, и дети, проводив ее, вскоре последовали за нею; и бездомный, одинокий старик, спотыкаясь, вышел на дорогу бродягой в трауре; и не было почтения его горю, и самые седины его были посмешищем для льняных кудрей.
Death seems the only desirable sequel for a career like this; but Death is only a launching into the region of the strange Untried; it is but the first salutation to the possibilities of the immense Remote, the Wild, the Watery, the Unshored; therefore, to the death-longing eyes of such men, who still have left in them some interior compunctions against suicide, does the all-contributed and all-receptive ocean alluringly spread forth his whole plain of unimaginable, taking terrors, and wonderful, new-life adventures; and from the hearts of infinite Pacifics, the thousand mermaids sing to them-"Come hither, broken-hearted; here is another life without the guilt of intermediate death; here are wonders supernatural, without dying for them.	Кажется, у такой жизни один только желанный исход - Смерть; но ведь Смерть - это лишь вступление в область Неведомого и Испытанного; это лишь первое приветствие бескрайним возможностям Отдаленного, Пустынного, Водного, Безбрежного; вот почему перед взором ищущего смерти человека, если он еще сохранил в душе какое-то предубеждение против самоубийства, океан, все принимающий, все поглотивший, заманчиво расстилает огромную равнину невообразимых захватывающих ужасов и чудесных, неиспытанных приключений; будто из бездонных глубин тихих океанов, поют ему тысячи сирен: "Ступай сюда, страдалец, здесь новая жизнь, не отделенная от старой виною смерти; здесь небывалые чудеса, и чтобы их увидеть, тебе не надо умирать.
Come hither! bury thyself in a life which, to your now equally abhorred and abhorring, landed world, is more oblivious than death.	Сюда, сюда! Погреби себя в этой жизни, ведь она для твоего теперешнего сухопутного мира, ненавистного и ненавидящего, еще отдаленнее и темнее, чем забвение смерти.
Come hither! put up THY gravestone, too, within the churchyard, and come hither, till we marry thee!"	Ступай сюда! Поставь и себе могильный камень на погосте и ступай сюда, ты будешь нам мужем!"
Hearkening to these voices, East and West, by early sunrise, and by fall of eve, the blacksmith's soul responded, Aye, I come!	И наслушавшись этих голосов, несшихся с Востока и Запада ранехонько на заре и на исходе дня, душа кузнеца отозвалась: "Да, да, я иду!"
And so Perth went a-whaling.	Так ушел Перт в плавание на китобойце.
CHAPTER 113. The Forge.	Глава CXIII. КУЗНЕЧНЫЙ ГОРН
With matted beard, and swathed in a bristling shark-skin apron, about mid-day, Perth was standing between his forge and anvil, the latter placed upon an iron-wood log, with one hand holding a pike-head in the coals, and with the other at his forge's lungs, when Captain Ahab came along, carrying in his hand a small rusty-looking leathern bag.	Запеленатый по самую свою всклокоченную бороду в жесткий передник из акульей кожи, Перт стоял как-то в полдень между горном и наковальней, которая помещалась на подставке из железного дерева, и одной рукой держал на углях наконечник для пики, а другой управлялся с легкими своего горна, когда к нему подошел капитан Ахав с небольшим и ветхим кожаным мешком в руках.