У тотализатора всегда царила давка, только и слышно было – «клюнуло», «не повезло», «профершпилили», «попробую счастья», «вывози кривая». Как отмечал все тот же Михневич, публика на бегах состояла из «деловой аристократии ипподрома» – самого хозяина, непременно в ботфортах, с хлыстиком в руках и огромным биноклем, довольного и важного, «как Наполеон при Аустерлице», и «черни ипподрома», среди которой пребладал многочисленный в Петербурге тип «прилично одетого господина», тот везде присутствует: «праздный, ротозееватый, лакомый до всяких зрелищ и еще более жадный ко всякой легкой наживе». Также среди «черни» на бегах можно было заметить и другие типы – неужившийся у господ кучер, мелкий лошадиный барышник, отставной конюх и др. Атмосферу ипподрома, с «толпой зевак и модниц», с прохожими, «сидевшими и глазевшими на заборе», точно воспроизвел А. Блок в своем стихотворении «О смерти» 1907 г.
«Публика в Риме требовала „хлеба и зрелищ”, у нас же она, очевидно, требует „зрелищ и азарта”, – замечал один из спортивных обозревателей того времени. – В угоду азарту страдает дело конного спорта. Разобраться здесь, что важнее, спорт или азарт, трудно, но я все же склонен думать, что тотализатор».
Однако, сколько ни сетовали любители конного спорта на громадный вред тотализатора, превращающего скачки в подобие азартной игры в казино, но нет – когда речь шла об интересах скаковых и рысистых обществ, то деньги были превыше всего. А потому, несмотря на протесты публики, тотализатор продолжал процветать.
«На скачках – царство тотализатора! – восклицал в июле 1900 г. обозреватель «Петербургского листка». – Коломяжский ипподром – это не скачки, а какое-то тото-лечебное заведение для приема тотализаторских ванн и душей. Тотализаторы растут как грибы. Куда ни взглянуть – везде тотализатор, куда ни повернуться – непременно окажешься у будочки ординарной, двойной или тройной. Спереди – тотализатор. Сзади – тотализатор. В середине здания – тотализатор. В проходах – тотализаторы. В первом этаже – тотализатор, и во втором этаже – тоже. Взобрались на крышу. Ба! И на крыше тотализатор!!! Единственное место, где еще нет тотализаторов, – это в водосточных трубах и в щелях на полу!..»
Жертвы тотализатора
Нередко тотализатор приводил к настоящим трагедиям. Одна из них произошла осенью 1911 г. на бегах на Семеновском плацу. «Было около двух часов дня, – сообщал газетный репортер. – Окончился бег нескольких лошадей. Часть публики бросилась к кассам получать деньги. Проигравшие остались на трибунах. В двухрублевых трибунах послышались крики и переполох. „Доктора! Доктора!” – кричал какой-то мужчина, стоявший около распростертого на полу молодого человека. Несмотря на все усилия врача, привести в чувство отравившегося не удалось, а потому его отвезли в Обуховскую больницу. По дороге он умер».
При осмотре его одежды нашли письмо и документы на имя сына отставного капитана Василия Клеменко, тридцати лет. Как выяснилось также, завсегдатаи ипподрома уже давно приметили этого молодого человека, который много играл на тотализаторе и постоянно проигрывал – ему отчаянно не везло.
В оставленном пространном послании Клеменко проклинал тотализатор и его устроителей. «Я играл на бегах в Петербурге, Москве, Риге и других городах, где существовали и существуют бега и скачки, – писал он. – Везде я проигрывал. Играл на бегах и скачках я с двадцатилетнего возраста. В продолжении десяти лет моей игры я выигрывал всего несколько раз, да и то незначительные суммы. Проиграл же я десятки тысяч рублей, иначе говоря, все мое состояние. Теперь я остался нищим, и если я не выиграю, то должен умереть, так как денег для игры у меня больше нет, достать не от кого, а не играть я не могу».
В своем письме Клеменко сообщал, что тридцать рублей на последнюю игру он взял у своей знакомой девушки-портнихи. «В случае, если я эти деньги проиграю, – писал он, – я прошу беговое общество вернуть проигранные мною 30 рублей той, у которой я их взял под честное слово. Я проиграл десятки тысяч рублей и надеюсь, что эти 30 рублей не разорят беговое общество, и оно исполнит мою просьбу».
Далее молодой человек предупреждал, что если его просьба не будет исполнена, девушка, у которой он взял деньги, может погибнуть, поскольку это были ее последние сбережения. Кроме того, Клеменко указывал адрес, где жила его знакомая, и просил похоронить себя за счет бегового общества.
Этот пространный манифест, сообщения о котором попали во все городские газеты, вызвал много толков в общественном мнении Петербурга. Многие деятели высказывали мнение, что уж теперь-то, после такого вопиющего случая с трагедией из-за тотализатора, его наконец запретят. Беговое общество понимало, что стоит перед лицом серьезного скандала, и если оно не замнет ситуацию, тот потеряет гораздо больше, чем тридцать рублей. Поэтому буквально на следующий день была найдена девушка – знакомая Клеменко, которой были возвращены деньги. Околоточный местной полицейской части принес их ей домой.