Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис

Данная глава не ставит своей задачей навесить на истощенное тело нового эдвардианца очередную интерпретацию. Гораздо более важной, в свете поспешно утвердившегося мнения о тедди-бое как о простоватом реакционере и расисте, представляется деликатная археология: извлечение забытых и похороненных в уличной пыли и среди исследовательского сора мимолетных поз и образов. Тедди-бой – действительно заметная фигура в послевоенной общественной жизни, его внешний вид и поступки немедленно становились пищей для газетных корреспондентов, фотографов Picture Post, радикальных и популярных режиссеров и даже криминалистов. Но в погоне за объяснениями были потеряны или обойдены вниманием его связи с местом, призрачный статус очередного лондонского мифа и его зависимость от современной ему модной и социальной инфраструктуры. Будучи обнаруженными, эти направления могут прояснить, как сложилась устойчивая репутация Лондона как места, на улицах и в молодежной среде которого тестируются на прочность модные границы.

Препарировать стиль тедди-боев в лекционном зале начали еще даже до того, как о его смерти официально сообщил Колин Макиннес, хроникер новых молодежных культур, в своем эссе «Опрятный прикид»[306]

, где написал, что «карикатуристы (а даже лучшим из них стоит разуть глаза) все еще рисуют старых стереотипных тедди-боев; однако сегодня пример оригинального, доведенного до чистого абсурда стиляжничания можно встретить разве что в глухой провинции (в последний раз я видел одного такого в забегаловке Горинга-на-Темзе)»[307]. Первый классический труд, посвященный этой моде, – книгу «Уязвимые обидчики» – в 1961 году написал социолог Тоско Файвел. Он видел корни британского стиля тедди-боев в возникшем в конце 1940-х годов у портных с Сэвил-роу желании «вернуть себе лидерство по пошиву мужской одежды», связывая его с «немного показным бунтом», организованным «молодыми денди, которые прогуливались по послевоенному Вест-Энду в удлиненных пиджаках, зауженных брюках, закрученных котелках… восставая… против презираемого нивелирования социальных различий, насажденного лейбористами и новой американизированной массовой культурой». Файвел писал, что к 1950 году «эдвардианский стиль в своем расцвете вдруг совершенно неожиданно перекинулся на рабочих Южного Лондона по другую сторону Темзы, где его преувеличенность, напоминавшая о мюзик-холлах, стала очень популярной у молодежных банд и мелких преступников». С этого момента одежда начинает символизировать отказ от «респектабельности» в пользу легкодоступных удовольствий жизни на грани беззакония[308]. Файвел на основе этого символизма строит серьезные выводы и связывает прическу в стиле Тони Кертиса, узкие галстуки-«селедки» и криперы на креповой подошве, которые он позже видел на хулиганах, терроризировавших его родной Северный Лондон, с общим обеднением гетто и отказом от так называемых «традиционных» ценностей ради эгоистического культа личности и мимолетных удовольствий. Из окна второго этажа своего маленького домика он наблюдал картину упадка: