Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис

Каждую субботу и воскресенье до темноты… я видел маленькие темные фигурки мальчишек и подростков… они собирались по двое, трое или большими компаниями… все – в одинаковых костюмах тедди-боев. Все они… удирали в одном и том же направлении, в сторону больших улиц между крупными железнодорожными станциями, в грязный район сходящихся улиц и больших толп, магазинов, кинотеатров, забегаловок и ярких огней (в эстетическом отношении это ужасная дикость, но для мальчиков в этом, очевидно, была настоящая Жизнь с большой буквы). Иногда я думал о том, что можно действительно увидеть социальное болото, по которому они бродили. На севере рядами улиц лежали трущобы XIX века, где зияли дыры от бомб, упавших 15 лет назад… теперь они подлежали сносу и потому стремительно приходили в упадок, подобно самому образу жизни… вместе с памятью о стоптанных порожках, темных коридорах, о матери у кухонной раковины, об отце, снявшем пиджак и сидящем на кухне с газетой… <…>

Для мальчишек… не имело никакого значения, что на задворках этого района – лишь пустые склады, грязные уличные рынки и захудалые меблированные комнаты. На больших улицах подростки чувствовали себя так, будто погружались в успешную жизнь… которую демонстрировали витрины сетевых магазинов, набитых радиоприемниками, телевизорами, проигрывателями. <…> Такой Лондон, щедро предлагающий удовольствия тем, у кого есть деньги, был единственным авторитетом, который они признавали. Дом и работа значили для них очень мало»[309]

.

Файвел был исполнен благих намерений, как и полагается викторианскому филантропу; в качестве примера разрушительного влияния городской модерности, и в особенности капитализма, он приводил подробную опись трат на одежду и другие наслаждения, которые совершали омрачавшие его вечера малолетние правонарушители, классификацию мест, где они проводили свой досуг и анализ их социальных предрассудков. Его перо (вероятно, было в этом что-то циничное) с упоением живописало фактуру изображаемой жизни, однако он игнорировал материальные свидетельства, из которых, собственно, складывается стиль (очевидно, считая их безвкусными и непривлекательными). Так, атрибуты дендизма рабочего класса, хоть и выделялись на фоне остальных ценой и визуальным эффектом, были лишь символом ложного сознания, наивной веры в то, что консюмеризм способен преобразить скучную действительность. Более того, эта иллюзия была так убедительна и так быстро распространялась, что Файвел считал своим долгом показать ее глобальные последствия – в масштабах от СССР до США. Лондонская культура для него была просто локальным примером городской культуры, страдающей от повсеместной и грубой пошлости.