Мое частное бессмертие

Тогда и подвяла моя дружба с Хасом. Я перестал ходить к ним во двор.

А потом они с Апелем сподличали, выманив у меня мою форму с гетрами.

Но об этом в следующей хронике.

7

Хроника 3

(прощай, форма!)

Потом жирный Хас и Апель заявились ко мне и выманили мою форму: трусы, майку и гетры.

Вот как это было.

1972, июль, Кишинёв.

Было 11 утра, они шли из «Бируинцы» (кинотеатр на углу) после утреннего сеанса, а я выскочил на балкон за какой-то надобностью.

Они шли по моему кварталу той особенной походкой, как только летними каникулами ходят после утреннего сеанса: оживлённо-потерянно, с нервозной бесцелинкой. Это когда день только начался, а кино уже было.

С балкона я нырнул обратно в квартиру.

Почему-то я не ждал добра от встречи с ними.

Баба Соня вывешивала стирку на дворовом балконе.

И я хорошо расслышал Хасово «Витя дома?», обращённое к бабе Соне. Без «здравствуйте», без «извините»…

Мы уселись под виноградом напротив 2-го подъезда, и Апель показал мне лист бумаги с крупно выписанным «ГДЕ БЫЛ ПЕШКОВ?» – якобы от руководства ЖЭК-10.

Нигде я не был, отвечал я. В своём дворе был.

Тогда форму отдавай, сказали они.

Мол, в ЖЭКе требуют. Раз я на тренировки не хожу.

А я и не знал, что были тренировки.

Как зачарованный, вынес я им форму, уже отглаженную, тёплую, собранную для храненья в шкафу.

Только кеды я им не вынес, но кеды без формы ничего не значат.

Позже я открыл, что они меня обманули. Без всякой цели. Только потому, что начало дня, а кино уже было.

Это плохо.

Это катастрофа.

Посмотрят на меня, допустим, издалека. Из какого-нибудь 40-го века. Или из мегазвёздного скопления М13. Как я докажу – что я это я? А не Пафнутий какой-нибудь.

8

Хроника 4

А город мой зелен был до того, что в обвое аллей, озёрных плавней, дворовых олешников казался кривоул и провинциален.

И хотя по проспекту тополя были выстроены во фронт и окублены, как пудели у министерских зданий, всего-то полукварталом ниже косились акации-солохи да древние мощи шелковиц ходили под себя багрецовой ягодой, и асфальт был липок и лилов.

Июль 1973, Кишинёв.

В дворик мой запахнуто было столько неусадчивого цветенья, фруктовых копн и ополченных тополей, столько виноградниковой мохны, астр, георгин, что и просластное солнце лишь выборочными врезками ложилось здесь и там, не задевая наземистые прохладу и тени…

И я старший из детворы!

Мы водили бесконфликтные тихие игры: войнуха… прятки… футбол. Да, футбол… До сих пор мне хотелось его слабого раствора. Не интриг, не драк, не унижений «Кожаного мяча». А – нового рывка, неизъяснимого разворота.

В том году вместо травмированного Бышовца в Киеве заиграл Блохин.

Левша и лебедь советского футбола.

Он был легкоступней, полётнее, разболтаннее в крепленьях.

И, главное, был у него финт: прокинуть мяч далеко вперёд и лететь вослед, как воздушный шар с газовым свистом. Пока защитник соображает, скрипит уключинами, грузно разворачивается с левого борта на правый борт, – Блоха, ха-ха, уже улетел.

Никто не мог сладить с этим финтом!

И как поют под любимые пластинки, под Том Джонса или Муслима Магомаева, так шлифовал я свой бег и обводку под блохинскую взмывающую игру.

Удовольствие моё было бы полным, если б не Шаинов из 12-й квартиры. Мильтон на пенсии. Ревматик с тростью. Он запрещал топтать траву. Только чиркнешь спичкой футбола, он тут как тут со скандалом. Хотя сам футбольный фанат: всякое утро Вера-почтальонша приносила ему свежий «Советский спорт» в росе.

А киоскерша у «Бируинцы» откладывала «Футбол-Хоккей» по понедельникам.

До «Бируинцы» 2 минуты на «Орлёнке». 4 минуты лёгким бегом.

Но для Шаинова это мучительный поход.

От ревматизма его закручивает на каждом шаге.

«Постой!.. Остановись, кому говорю!.. Не в службу, а в дружбу!» – заводил он по понедельникам, когда я, как ястребок, пролетал мимо на «Орлёнке».

Ладно, я не вредный. Сгоняю за «Футбол-Хоккеем» к «Бируинце».

Соседи всё-таки.

Однажды я купил там «64». Хотя и не думал покупать. Хотя у меня и денег не было (кроме 3 коп. на газировку). Просто киоскерша вдруг раз-под-прилавок и достаёт: «Надо?.. Для своих держу!..»

Я сказал: «Надо!» и отдал 3 коп. (с меня ещё 2). Приятно всё-таки – быть своим.

Тем более что Лебедев обрадовался покупке («Ух ты, ленинградский межзональный!») и кинулся в кухню за ножом.

«Надьк, смотри! – стал он разрезать сдвоенные полосы. —

Ларсен, Таль, Корчной… (вжик-вжик!). Тайманов, Глигорич,

Карпов!.. (вжик-вжик!).. Hадька, ты за кого?..»

– Мой жених! – вытерев об фартук руки, мама ткнула в одну из фоток на ободке таблицы. – Несостоявшийся!..

– Вот как?.. А я за Таля! – объявил Лебедев. – У меня самого 2-й разряд был в детстве!.. А ты? – спросил он меня. – За кого?..

– За «Динамо» Киев!.. – отшутился я (мне эти фамилии ничего не говорили).

Но теперь мы с Лебедевым стали ловить «Маяк» о спорте» по радио и вносить результаты в таблицу. Но «Маяк» о спорте» – это аж в 23.00. От нетерпенья я нарисовал свою собственную таблицу (в тетрадке по арифметике). Результаты – по шестигранному кубику.