Могикане Парижа

Поэтому, как только при дворе разнесся слух о зарождающейся страсти юноши к Розине Энгель, тотчас же был отдан приказ предоставить ему в этом отношении полнейшую свободу, в надежде, что это хоть несколько развлечет его упорный ум, вечно устремленный на вещи, которых ему лучше бы вовсе не знать. Однако то, что окружающие считали не больше, чем мимолетным увлечением, скоро приняло те широкие и глубокие размеры, как и все то, на что устремлялось пламенное воображение этого юноши. Фантазия, каприз, увлечение сложились в серьезную страсть. И вот в силу этой страсти стоял он теперь, в холодную январскую ночь, у открытого балкона, вместо того, чтобы лежать в своей теплой постели, и по временам так сильно кашлял, что все тонкое тело его вздрагивало, как молодой тополь под руками сильного дровосека.

Ув ы, тот дровосек, который потрясал юный тополь, назывался смертью. Через пять лет она погубила его вдали от могучего дуба, который когда-то заслонял своей тенью всю Вселенную.

На минуту несчастный мученик судьбы схватился за грудь и выпрямился во весь рост.

Может быть, это движение было в нем вызвано шумом, послышавшимся со стороны Вены и заметно приближавшимся к Шёнбрунну, который был, в сущности, не чем иным, как стуком кареты.

И, действительно, вскоре на дороге замелькали два огонька каретных фонарей.

Теперь принц был уже совершенно уверен. Он запрыгал, как школьник, захлопал руками и несколько раз повторил по-французски:

– Господи! Слава Тебе! Это она! Это она!

III. Джульетта у Ромео

Несколько минут, однако, казалось, что герцог Рейхштадтский ошибся, потому что карета не остановилась у замка, а прокатила по направлению к Гейтцигу и исчезла в стороне Мейдлинга.

Но герцога, очевидно, это не смутило, потому что он пробежал через зал в свою спальню, в которой некогда спал его знаменитый отец, и, остановившись в небольшом будуаре, выходившем окнами в сад, прильнул своим вспыхнувшим лицом к холодному стеклу.

Он простоял так минут десять. Вдруг калитка в частный сад отворилась, в нее вошли две фигуры и исчезли под сводом черной лестницы.

Несмотря на то, что обе эти фигуры были одеты простыми рабочими, принц, очевидно, ожидал именно их, потому что тотчас же отскочил от окна и бросился на лестницу, приложил ухо к двери и внимательно прислушался.

Несколько минут он стоял неподвижно, словно статуя, потом на лице его появилась светлая улыбка. На лестнице послышались чьи-то легкие шаги, вероятно, хорошо ему знакомые, потому что он не стал дожидаться, пока они поднимутся до самого верха, а стремительно отпер дверь и крикнул:

– Розина! Моя Розина!

В его широко распростертые объятия радостно бросилась девушка в живописном костюме тирольки.

Несмотря на это переодевание, всякий узнал бы в ней красавицу бенефициантку, которая в этот вечер блистала в Вене и так спешила отделаться от своих поклонников.

Отделавшись от них, она поспешила домой вовсе не за тем, чтобы отдохнуть от утомительного вечера. Едва очутившись в своем будуаре, она быстро, точно актриса во время антракта, сбросила платье, так же быстро оделась в прелестный тирольский костюм. Предосторожность эта была совершенно не лишней, так как у подъезда стояло несколько экипажей, владельцы которых, не задумываясь, поехали бы за нею. Но Розина, чтобы обмануть их, нарочно приказала служанке не тушить огня в своей спальне, окна которой выходили на улицу, так что наиболее замерзшие при помощи той силы воображения, которая свойственна всем влюбленным вообще, могли согреваться лучами, вырывавшимися сквозь преднамеренно небрежно опущенные занавески.

В маленьком переулке, в который выходил черный ход, Розину ожидала ее карета. Она быстро впрыгнула в нее, и кучер, которому приказания были отданы, очевидно, заранее, погнал лошадей крупной рысью.

На передней скамейке кареты лежала меховая шуба. Девушка взяла ее и закуталась.

Мы уже знаем, что карета проехала мимо замка Шёнбрунн в сторону Мейдлинга и остановилась только шагах в ста от него, у домика старшего дворцового садовника. Дверь его стала, как бы по волшебству, открываться по мере ее приближения и, как только девушка вбежала в нее, мгновенно захлопнулась.

– Скорей, скорей, милейший Ганс! – сказала она человеку, который ее ожидал. – Я сегодня опоздала. Принц, верно, уж заждался. Пойдемте скорее! – торопила она.

Она сбросила шубу на руки огромного австрийца, который, очевидно, ничего не понимал из этой смеси французского с немецким.

– Смотрите, сударыня, простудитесь, – наставительно пробасил он.

– Во-первых, милейший Ганс, постарайтесь не забывать, что я вовсе не сударыня, а ваша племянница, вследствие чего я не могу расхаживать с вами в черно-бурых лисицах. Во-вторых, я не певица, а танцовщица, следовательно, насморк мне вовсе не мешает. Забочусь же я больше всего о том, чтобы не заставлять принца дожидаться, потому что он, наверно, простудится. Итак, милейший дядюшка, берите все ваши ключи от всех ваших ворот, решеток и оранжерей и идемте!

Ганс громко расхохотался, взял ключи и пошел.