Могильный червь

Но еще больше была довольна она. Потому что она чувствовала себя обновленной и переделанной любовью своей сестры, любовью, которая была вечной, глубокой и обогащающей. Ничто не могло встать на его пути, и мир вот-вот узнает об этом.

41

Зазвонил телефон.

- Я здесь, - ответила Тара.

- Ты это сделала? Ты сыграла в игру?

Его голос. Больше, чем просто дегенерат или псих, но он звучал как-то по-детски, с едва сдерживаемым ликованием и предвкушением, как маленький мальчик, задающийся вопросом, действительно ли его отец купил билеты в цирк. Он почти задыхался от нетерпения.

Тара чуть не ответила сразу, но прикусила язык, наслаждаясь неизвестностью, которую создавала. Она знала, что правильно определила его: маленький мальчик, больной и испорченный маленький мальчик в душе. Наконец она сказала:

- Да. Дело сделано. Уверена, ты прочтешь об этом в завтрашней газете.

Может, ему не понравилась ее спокойная речь, может, он ей не поверил. За его словами определенно скрывалось сомнение.

- Спирс... в офисе в Хиллсайде... ты туда ходила? Это... это был он, не так ли?

Она прочистила горло.

- Пятьдесят лет. Небольшое брюшко. Надменное лицо. Рыжеватые волосы.

- Да... да, это Спирс! - oн все время сглатывал, как будто рот его был полон слюны. - Ты сыграла в эту игру, Тара. Скажи мне, как это было?

- Это было легко. Он был совсем один.

Бугимен засмеялся.

- Хорошо, хорошо, Тара. Ты избавилась от пистолета?

- Я бросила его в озеро, как ты и сказал, - солгала она.

- Хорошо, - сказал он. Он пару раз сглотнул. - Ты испугалась?

О, он хотел, чтобы она боялась. Садист внутри него требовал этого. Он не удовлетворится ничем другим.

- Нет. Как я уже сказала, это было легко.

Он снова сглотнул.

- Но разве тебя не... тошнило?

- Нет, - солгала она. Она не доставит ему удовольствия узнать, что он сделал с ней. Как это заставляло ее чувствовать себя далеко не человеком. То же самое он, должно быть, чувствовал каждый раз, когда смотрел в зеркало и съеживался от ужаса при виде того, что смотрело на него в ответ. - После того, что ты оставил у меня на кухне, я сомневаюсь, что меня может стошнить.

- Но это был не я, это был не... - начал было он, но спохватился. Она почти слышала, как его губы сжались в тонкую белую линию, чтобы не сказать больше. - Ты сыграла в эту игру. Я знал, что ты придешь.

- Нет, ты надеялся, что я это сделаю.

- Послушай меня, Тара...

- Нет, я не хочу тебя слушать. Я хочу услышать свою сестру. Это было частью сделки, частью игры. Сейчас же соедини меня с ней. Тебе нечего бояться. Я же сказала, что не стану вызывать полицию. У меня нет никакой прослушки. Позволь мне поговорить с моей сестрой.

- Хорошо, Тара.

- Тара... Тара... пожалуйста, делай то, что он говорит... Я в порядке... но... но он убьет меня, если ты не сделаешь то, что он говорит...

- Это все.

- Я хочу, чтобы моя сестра вернулась.

- И ты получишь ее обратно.

- Когда?

- Когда игра закончится. День или два. Это все.

Тара почувствовала себя совершенно сбитой с толку, услышав голос сестры. Она была ослаблена им, ветер высосал из нее все силы. Только благодаря чистой решимости она смогла продолжать.

- День или два. Больше не надо. И игра будет окончена.

- Ну конечно. Просто играй в эту игру, Тара. Играй в игру.

Он повесил трубку.

42

После звонка Тара почти закончила.

Она чувствовала себя сильнее... или что-то в ней изменилось. Но звук голоса Лизы был просто невыносим. Она была в восторге от того, что услышала ее, даже под таким давлением, но часть ее думала, что это, вероятно, худшее, что возможно, потому что это серьезно истощило ее энергию, высосало какую-то необходимую вещь в ней, которая поддерживала ее, подорвало хватку, которую она имела на все это, и силы, чтобы выполнить любой ужас, который придет дальше.

Но, на самом деле, это заставило ее снова почувствовать себя человеком.

Она чувствовала себя женщиной, попавшей в опасное положение, идущей по ненадежному канату через огненную яму. Она была одна, без поддержки и без всякой надежды на это, и она сомневалась в своей способности довести дело до конца. То, что она сделала... Боже мой, это было ужасно. Она была ранена этим как психологически, так и духовно, и она будет носить эти шрамы до конца своей жизни. Как можно притворяться, что живешь после такого? Даже если она вытащит Лизу из этого кошмара... как насчет нее самой? А как же Тара? Может ли она надеяться на продолжение? Захочет ли она этого вообще? Или она просто эгоистична, даже подумывая о чем-то подобном.

Этого она не знала.

Она только знала, что, лежа на кухонном полу – голая, изрезанная и покрытая коркой собственной крови – ей хотелось плакать. Боль нарастала в груди до боли... но слезы не шли.

Ничего.

Она села, прислонившись спиной к холодильнику. Осторожно сняла пластырь с обглоданных пальцев. Затем начала жевать их, боль ярко взорвалась в ее нервных окончаниях и смела мусор из ее разума. Она кусала и жевала, пока боль не заставила ее вскрикнуть, пока горячая сладкая кровь не оказалась у нее во рту. Кровь, которую она сосала и глотала.