Мужчина потирает виски подушечками пальцев, прикрыв усталые, заспанные глаза. Парень в ожидании и нервах мнёт край голубой рубашки в обеих руках поочерёдно.
– Ты соврал мне, – только и роняет отец.
Это действует, как стартовый выстрел. Саша наготове и резко ощущает себя смелее, будто в самом деле начал бежать длинную дистанцию, после старта почувствовав себя многим лучше.
– Я не хотел, пап. Прости. Но ты сказал, что попрошайничать больше нельзя, что люди должны зарабатывать собственным трудом… Вот я и устроился на подработку…
– Саша, зарабатывать должны люди, которые выучились и получили профессию. У тебя сейчас в приоритете – учёба.
– Я выучусь, обещаю! У меня почти нет троек в четверти!
Это был сильный аргумент. Саша действительно пахал до глубокой ночи, хотя, теперь ему придётся делать это вдвое больше с новым методом заработка – более длительным, но и более прибыльным. Он действительно делал больше, чем его одноклассники, которые бездельничали и не делали домашние задания из-за лени, и сам Павел Семёнович прекрасно знал это. Они оба знали это.
Но отец против такого режима сына. Он должен спать по ночам, должен делать свои домашние задания вечером и есть вовремя более-менее приемлемую пищу и в приемлемых промежутках.
– Я понимаю, что ты беспокоишься о матери, – говорит отец, – а она беспокоится о тебе. Ты хочешь, чтобы она была на нервах?
Саша качает головой. Его мать действительно очень чувствительна, то и дело переживает за сына, за Аню, за мужа. Она была против идеи с продажей квартиры. И она точно будет винить себя, если узнает о подработке Саши.
Теперь ясно, почему отец говорит так тихо.
– И ещё кое-что, – продолжает Павел Семёнович, а голос его становился строже, твёрже. Сняв очки и положив их рядом с компьютером на письменный стол, он выдыхает и смотрит на сына пугающе пристально. – Зачем ты подрался с Фёдором?
Тут парень замирает. Снова страх. Он поднимает глаза на отца и пытается в лице его найти хоть какой-то намёк на разгадку.
– Откуда…
– За час до тебя ко мне приходили его родители. Очень милые люди, между прочим.
На лице Саши читается реальное непонимание: милые люди? Родители Фёдора? Его отец в самом деле считает их «милыми людьми»? Заметив это изумление, Павел Семёнович делает ещё более серьёзное лицо.
– Потребовали деньги.
– И ты им отдал? Пап! – парень вновь поднял глаза на отца, в этот раз с нескрытым осуждением.
– А что я ещё должен был делать?
– Нельзя было отдавать им деньги! Это наши деньги!
Слово «наши» он выделяет особенно. Это действительно их деньги! У Фёдора и без того их столько, что если снять все деньги с его банковской карты, то можно было бы наполнить целую ванную одними только купюрам – так считал Саша. Зачем ему ещё? Зачем отбирать у людей последнее? Несправедливо, нечестно!
– Ты чуть не сломал ему нос.
– Он первый ко мне полез! – тупо оправдывается Александр, понимая, что ведёт себя не лучше детсадовского ребёнка.
Однако не врёт.
В тот день Фёдор разозлил его до невыносимого. Саша готов поклясться, что рука сама поднялась: прежде, чем парень успел подумать. Да и что тут думать? Ни один уважающий себя и своих близких парень не стал бы думать, если бы кто-то осмелился замарать честь его семьи. Он ударил Фёдора в лицо, только после чего осознал, что же сделал. Костяшки пальцев были в крови. Оппонент прикрывал рукой лицо, и за его ладонью виднелась текучая красная жидкость. Чёрт. Он не успел оценить масштаб катастрофы – Фёдор всадил ему прямо в левый глаз, так что он даже моргнуть не успел и в последствие не мог. Перед глазами пронеслись искры, а когда рассеялись – Фёдора уже не было на месте. Только люди смотрели на него с ужасом, а некоторые и страхом.
Больше ему не удалось вручить ни одной листовки.
– Александр, сколько тебе лет? – Саша собирается ответить, когда вовремя понимает саркастичный характер вопроса. – Всем плевать, кто это начал. Суду было бы плевать, кто это начал. Закончилось бы всё тем, что я был бы вынужден заплатить раза в четыре больше, чтобы не оказаться за решёткой.
Парень открывает рот, желая что-то сказать, но затихает. Разумеется, глубоко внутри он ощущает свою вину, с которой, однако, отчаянно сражается гнев. Внутри всё закипало от такой несправедливости. Конечно, отец тут не виноват; конечно, не ударь Саша Фёдора – никто ни о чём бы и не узнал.
Но ведь он постоял за свою семью. Разве не этому учат всех порядочных мужчин с мальчишеского возраста?
– Я не хотел этого делать, – заговорил вновь отец, – но я должен. С сегодняшнего дня ты под домашним арестом.
Что?.. Саша надеется, что просто ослышался. Слепо надеется. Отец никогда его не наказывал. Никогда не повышал голос. Не было повода.
– Будешь приходить домой сразу после уроков и делать домашние задания. Никаких «прогулок».
– Но пап..!
– Иди к себе, Александр!
Теперь отец даже повысил тон. Его голос стал громче, и это оказалось до того непривычным, что раздирало слух. Его голос всегда был монотонным – ни громче, ни тише, а если отец хотел с Сашей о чём-то серьёзно поговорить, он всегда окликал сына его полным именем – «Александр».