Мой балет

Для балета хореограф выбрал сюиту из фортепианных произведений Шопена: полонез, ноктюрн, три вальса, две мазурки. Все это было оркестровано Глазуновым, автором великой балетной партитуры «Раймонды». Всего за три дня Фокин поставил балет «Шопениана». Но мало кто знает, что «Шопениана» в первом своем варианте была совершенно другим балетом – та самая постановка для благотворительного вечера. В 1907 году зрители увидели спектакль, который состоял из жанровых сценок из повседневной жизни. Например: одна сценка изображала бальный зал, где танцевали торжественный полонез; в мазурке появлялась девушка, которую насильно выдавали замуж за богатого старика, а она убегала с юным возлюбленным; на музыку тарантеллы была показана сценка в итальянских костюмах на фоне Везувия; а в ноктюрнах участвовал сам композитор Фридерик Шопен, который сочинял музыку, вдохновленный Музой. Для завершения этого многообразия Фокину не хватало одного номера. Он чувствовал, что этот номер должен быть бессюжетный, простой, печальный и романтичный – по настроению. Фокин думал об исполнительнице, ему хотелось, чтобы ею стала Анна Павлова. И тогда он попросил Глазунова оркестровать седьмой вальс Шопена. Фокин придумал для балерины и ее партнера очень красивый дуэт в манере Тальони. Павлова предстала Сильфидой – утонченной, невесомой, загадочной и ускользающей. Сам Фокин вспоминал: «Поставил я вальс в какой-нибудь час, Павлова и Обухов восхитительно исполнили его, ничего не меняя, не прибавляя и не упустив ни одной детали». Удивительно, что Марией Тальони восхищался сам Шопен, а Анной Павловой – Фокин. И как было не восхищаться? На сцене ее не слишком красивые черты преображались и становились неподражаемыми. Удлиненные пропорции тела, бесконечно длинные руки, точеные ноги с огромным подъемом, легкий высокий прыжок – это была живая Сильфида. Фокин сочинил танец, в котором эту ускользающую надежду, ускользающее существо преследует юноша. Это, действительно, был танец в стиле Тальони и того забытого времени. Публика была очарована, а сам Фокин вспоминал: «Я увидел воплощение моей мечты, мечты о балете». И так из седьмого вальса, поставленного, как и «Лебедь», для благотворительного вечера и сочиненного очень быстро, как и «Лебедь», у Фокина возник замысел сделать второй вариант «Шопенианы» – тот самый, который танцуют и сегодня. Он скажет: «Если бы она, Павлова, так чудесно, так восхитительно не исполнила тогда вальс, я бы никогда не создал этого балета».

Это был первый абстрактный балет. Сюжета не было: были только музыка, ее настроение, ее содержание. Был танец на пуантах. Он не был виртуозным, в этом спектакле нет ни одного трюка, и Фокин всегда гордился этим отсутствием техники. «Я поставил этот балет в три дня и никогда ничего не менял», – вспоминал Фокин.

Трех солисток, главных исполнительниц в этом балете, одел художник Лев Бакст. Он вдохновлялся гравюрами с изображением Марии Тальони. Белые газовые тюники до щиколотки потом стали называть «шопеновские пачки», а теперь еще короче – «шопенки». С маленькими крылышками за спиной, с веночками на голове и бутоньерками цветов на корсаже эти балерины словно сошли с романтических гравюр. Так же в романтическом стиле был одет единственный солист-мужчина: белое трико, белые рукава широкой блузы с большим бантом на груди, черный колет. А единомышленник Бакста по «Миру искусства» художник Александр Бенуа придумал декорацию для этого спектакля.

Удивительно, что на сцене Большого и Мариинского театров этот спектакль идет в более современных декорациях. Но Андрис Лиепа, мой брат, когда восстанавливал «Шопениану» в своем проекте «Русские сезоны XXI века», вдохновился именно первым вариантом Александра Бенуа. И получился совсем другой спектакль, потому что Бенуа придумал развалины старого замка, лунную ночь, и в этом есть некая тайна. Спектакль зазвучал совершенно по-другому. По-Фокински!

А тогда, в Париже, открывался занавес, и как на старинной гравюре, в центре сцены стоял юноша, к нему слева и справа прильнули две девушки-сильфиды, а третья лежала у их ног так, как будто вот-вот взлетит. Так начинается и заканчивается этот балет.

На премьере юношей был Вацлав Нижинский. Он был неподражаем в этом спектакле, будто лишенный всего чувственного, почти сам сильф. И эта удивительная бесстрастность, которую ему как талантливому актеру удалось найти в этом спектакле, какое-то особое состояние души, потом многие танцовщики будут стараться уловить и передать, повторить его стильные позы, тихие пробежки, улетающие ощущения. Весь этот спектакль, его стиль – какой-то ускользающий, а мужская вариация, поставленная на Нижинского, на первый взгляд такая простая, на самом деле по тому, как нужно передать стиль и как филигранно выполнить каждое движение – очень сложна для исполнения. Немногие танцовщики могут с успехом справиться с этой хореографией.