Мой беспощадный лорд

Рамзи вспомнил тот день, когда увидел темноволосую головку Матильды, склонившуюся над его столом, после того как она подобрала ключ к его домашнему кабинету. Тогда он обрушился на красотку с руганью, являя собой воплощение праведного гнева, обвинил ее во всех смертных грехах.

Даже после того как она призналась, что ее послала Генриетта, он не отступил. Матильда просила прощения, молила о милосердии. Но Рамзи тогда позволил боли от ее предательства перерасти в слепую ярость. Он смотрел на свою любовницу, женщину, на которой собирался жениться, и не чувствовал ничего, кроме гнева. Он вышвырнул ее на улицу, в грязь, заявив, что там ее место. Тогда он поклялся, что если еще раз увидит ее, то закует в кандалы.

И Матильда, в конце концов, ему отомстила сполна: дала жизнь его дочери, которую вырастила Генриетта – его враг. Кошмар!

Выходит, всякий раз, когда Рамзи ломился в дверь ее заведения, он подвергал риску свою дочь. Рамзи был совершенно ослеплен сознанием собственной значительности и той вендеттой, которую вершил, руководствуясь своими амбициозными планами, и его мало заботило, как скажутся его действия на людях, оказавшихся у него на пути.

И если бы Рамзи все‑таки уничтожил Генриетту, то обрек бы на нищету свою дочь. И Сесилию. Не говоря уже о работницах игорного дома и ученицах школы.

Но почему же старая ведьма ничего ему не сказала? Почему не начала его шантажировать? Ведь могла бы заполучить все его состояние… Но вместо этого вырастила и воспитала его дочь.

Стоя в озере, Рамзи изо всех сил колотил руками по воде, вздымая волны, а его рычание возносилось к небесам.

Ему придется сказать Фебе, кто он такой.

Однако… Что это?

Рамзи вдруг услышал голоса Сесилии и Фебы, собиравших ягоды на опушке леса. Даже на довольно приличном расстоянии Рамзи уловил фальшивую веселость Сесилии.

Его дочь обожала Сесилию, поскольку та безоговорочно приняла малышку и отдала ей всю ту любовь, о которой мечтает любой ребенок, лишившийся матери. И она наверняка добьется, чтобы мечта Фебы стать доктором осуществилась.

Сесилия… Она привела его к вратам рая, а потом несколькими словами ввергла обратно в его личный ледяной ад.

Выбравшись из воды, Рамзи залез на дерево, с которого всегда охотился. С высоты он видел, как Сесилия с Фебой вернулись в дом. Он дожидался, когда зажгутся свечи, хорошо зная, чем сейчас занимаются в доме. Сначала они съедят собранные ягоды со взбитым кремом, а потом будут готовиться ко сну.

А Рамзи по‑прежнему сидел в одиночестве, как, впрочем, и всегда.

Только на сей раз это был его выбор. Жизнь научила Рамзи завоевывать и выживать, но не дала умения налаживать отношения с людьми.

И тут он вдруг ощутил такую сильную тоску, что даже перехватило дыхание. Он тщетно пытался справиться со своими чувствами, выраставшими откуда‑то изнутри. К несчастью, Рамзи хватило проницательности идентифицировать самое сильное из них.

Страх.

Но он не мог точно сказать, чего именно боялся. Любви? Унижения? Одиночества? Этого он не знал, но знал, что нахлынувшие внезапно чувства ослабляли его, делали уязвимым.

В конце концов ночь прогнала Рамзи со сторожевого поста, и он медленно направился к навесу. Было уже поздно разговаривать с Фебой, к тому же он слишком устал.

Малышка вроде бы была не против принять его в качестве отца, но только она рассчитывала, что он сделает Сесилию счастливой.

А если он не сможет дать счастье этой женщине, будет ли ребенок разочарован? Станет ли Феба называть его папой?

Подходя к дому, Рамзи почувствовал сладковатый запах табака, который Жан‑Ив по вечерам курил на крыльце. Рамзи ускорил шаги, надеясь, что старик позволит ему идти с миром.

Не вышло.

– Не желаете закурить, милорд?

– Я не курю, – буркнул судья.

– Считается, что я тоже. – Жан‑Ив пожал плечами. – Сесилия против курения. Беспокоится о моих легких. Но сейчас она укладывает Фебу в постель. Да и с какой стати ей беспокоиться о моих легких? Я ведь уже старик…

Рамзи молчал. В этот момент ему больше всего на свете хотелось остаться в одиночестве.

– Вот. – Жан‑Ив протянул ему бутылку карамельного ликера. – Спиртное – гадость, но иногда оно помогает.

– Алкоголь приобретался в медицинских целях, а не для развлечения, – пробормотал Рамзи и взял бутылку. – Я, кажется, даже не посмотрел на этикетку.

– Сейчас тот самый случай, когда спиртное необходимо, и именно в медицинских целях, – усмехнулся Жан‑Ив.

Рамзи пожал плечами. Пить ему сейчас, наверное, не следовало, но исключительно из уважения к старшему…

Судья поднес бутылку к губам, сделал глоток и поморщился. Жидкость обожгла горло и пищевод. Словно жидкий огонь или кислота. Француз был прав. Гадость.

Тем не менее Рамзи сделал еще один глоток.

Несколько минут мужчины молча следили, как по ночному небу медленно ползла полная луна. Затем старик тихо заговорил:

– Я помню время, когда моя дочь была в возрасте вашей Фебы. То было время бесконечных вопросов, безграничного терпения и великого множества разноцветных лент.