Мой большой греческий ремонт

Противостоять напору сверхэнергичной, почти юной пенсионерки не способен ни один человек в мире — нам тоже пришлось уступить, хотя и не без сожаления. Котики, прознав про закрытие «совместного предприятия», помнится, тоже не на шутку расстроились. От светлой грусти нас отвлекла радужная перспектива наконец перейти к заключительной стадии ремонта, а именно обсуждению колера стен и конструкции забора.

После долгих колебаний за основу был взят весьма броский цвет, который с одинаковым успехом можно назвать лососевым или апельсиновым. В нашей московской квартире все комнаты выкрашены в разные цвета — так вот лососевый из них самый красивый. От него исходит ощущение тепла. Кроме того, стены окрестных домов традиционно покрашены в разные оттенки бежевого и зеленого, а вот лососевого ни у кого нет.

Всякий раз по пути в аэропорт или возвращаясь из Афин в Эпидавр, мы прямо с дороги, серпантином спускающейся от трассы, специально сделав остановку на смотровой площадке, сощурив глаза, стараемся разглядеть на противоположной стороне бухты наш дом среди других дач. В этой затее нам всегда очень помогает вилла Роузенов, которая благодаря своему нетривиальному цвету служит прекрасным ориентиром. Однако нам очень хотелось, чтобы и наш собственный дом был столь же хорошо заметен. Следует признать, что яркий колер очень этому поспособствовал.

Как выяснилось позднее, выбранный нами цвет обладал весьма неожиданным побочным эффектом, о чем мы, к сожалению, узнали только год спустя.

* * *

Собираясь с силами в преддверии очередного этапа ремонта, я с надеждой ждал известий, связанных с изданием моих книг. Поскольку никаких новостей ни от одного из издательств не поступало, я периодически звонил туда сам. В какой-то момент и там, и тут мне сказали одно и то же: произошла большая реорганизация и теперь не до меня.

Выяснилось, что издательство номер один, на мою беду, то ли слилось с издательством номер два, то ли поглотило своего ближайшего конкурента. Как бы там ни было, а в результате этой реорганизации мои рукописи и там, и тут, похоже, отправились в мусорную корзину. Разочарованный бесконечным ожиданием впустую, посылать книги в те же издательства еще раз я не стал.

* * *

Вернувшись в Эпидавр, мы в тот же день пошли засвидетельствовать почтение Фёкле. Как вы уже знаете, наша соседка превосходная рассказчица, и что немаловажно, ей есть что рассказать. Вот какую любопытную историю мы услышали в тот вечер, потягивая предложенные хозяйкой узо и метаксу.

Отчим Фёклы, а точнее, третий муж ее матери и бабушки Ги, носивший фамилию Савнатсос, во время Второй мировой войны занимал высокий банковский пост. Так вышло, что поиздержавшиеся в войне нацисты решили, что оккупированная Греция должна немедленно предоставить захватчику крупную денежную помощь, поделившись своим золотовалютным запасом.

Другими словами, все содержимое тогдашней казны победитель выгреб подчистую. Завуалированный грабеж прикрывался договором займа, копию которого и сохранил для потомков педантичный Савнатсос, благо был его непосредственным подписантом.

Семейное предание гласит, что Савнатсоса усадили в самолет, отвезли в Берлин, где чуть ли не под дулом пистолета указали место в договоре, куда нужно было поставить подпись, после чего полуживого от страха вернули домой.

После войны разрушенная, обнищавшая Германия оказалась не в силах выплатить долг и наотрез отказалась это делать. Что немаловажно, США в расчете на верность нового союзника поддержали отказ немцев от выполнения обязательств.

В итоге выплаты ограничились лишь семью процентами от номинальной суммы долга в 476 миллионов рейхсмарок, да и то в виде станков, машин и прочих материальных ценностей. О процентах и репарациях американцы тогда грекам и думать запретили, хотя те и требовали аж десять миллиардов долларов.

В дальнейшем, по мере развития германской экономики, вопрос о возврате долга поднимался не раз, но безрезультатно.

Прошли десятилетия. Когда кредиторы, в том числе и немецкие, в кризисную годину стали требовать, чтобы Греция не только продолжала расплачиваться по счетам, но и исправно платила проценты, греки снова вспомнили про так и невозвращенный кабальный заём.

И вот тут-то на историческую сцену вновь выходит господин Савнатсос, а точнее, его персональный архив, где, сохранившись в первозданном виде, семьдесят лет пропылившись в ящике письменного стола, ждал своего часа договор о насильственной ссуде в полмиллиарда рейхсмарок.

И хотя формально к тому моменту ничего получить с заемщика было уже нельзя, Савнатсос, а вместе с ним и Фёкла на какое-то время превратились в народных героев, а греки получили еще одну возможность потрепать нервы партнерам по переговорам посредством неожиданного контраргумента: «А вы должны нам больше, чем мы вам!»