Мой большой греческий ремонт

— Э-э, никогда не знаешь, что будет с тобой завтра, — глубокомысленно заметил Баломенос и еще плотнее прижал телефонную трубку к уху, давая понять, что должен переключиться на другой разговор.

Что касается чертового банана, то его корни оказались абсолютно неубиваемы, и скоро мы оставили всякие попытки избавиться от неугодного растения. В итоге мы нашли применение его огромным листьям: они прикрывают наш бассейн так, что его не видно с дороги. Это позволяет купаться нагишом, что очень даже здорово. Так и быть, пусть себе шелестит покуда.

* * *

Бездетная Мотя на этот раз не жила у нас постоянно, а заходила лишь иногда. Вид у нее был потерянный и печальный. Впрочем, намечающийся животик — опять Томми-Джерри подсуетился? — вселял надежду на то, что к осени жизнь Моти уже не будет столь одинокой и безрадостной.

Как когда-то заметил Аристотель: «Целью войны является мир». Эта парадоксальная мысль — нам ли, однако, спорить с великими? — была вполне применима и к айлуромахии, проистекавшей между мною и Томми-Джерри. Я устал и хотел мира. Но мой оппонент, похоже, только-только начал входить во вкус.

Должен сказать, что Томми-Джерри далеко не первый кошачий противник в моей жизни. Так вышло, что когда мы с Кузей только начали женихаться, она жила не одна, а с Васей. Вася был упитанным угольно-черным красавцем, своенравным и, что немаловажно, некастрированным.

«Как можно? — всплеснула руками любимая в ответ на мое конструктивное предложение свозить Васю к ветеринару и тем самым умерить его пыл. — А представь, если бы так поступили с тобой!»

Тут-то я и смекнул, что Вася куда более серьезный конкурент, чем думалось. В условиях полного невмешательства Кузи, а местами при ее полном попустительстве, болезненно ревнивый Вася перешел в нападение и начал регулярно писать мне в ботинки. Пришлось проявить выдержку.

Поняв, что издевательство над моими ботинками не помогает, Вася в порыве отчаяния обписал жутко старинное зеркало в стиле жакоб, доставшееся жене в наследство от прабабушки. И хотя зеркало до того успешно пережило три войны и две революции, Вася таки умудрился нанести раритету существенный ущерб. Его моча не только повредила стопятидесятилетний лак на подзеркальнике, но и местами разъела амальгаму с обратной стороны зеркала!

Как бы там ни было, а в итоге с Кузей с некоторых пор живу я, а не Вася. Это я к тому, что Томми-Джерри по идее должен меня побаиваться, но этого почему-то не происходит.

* * *

Что-то я давно не вспоминал о тавернах. Сейчас исправлюсь. Я уже говорил о том, что, выбирая между брюхом и духом, грек неизбежно склоняется к первому? В то время, как мы, собирая компанию друзей, привычно предлагаем «пойдем выпьем», греки в аналогичной ситуации говорят «пёмэ на фёмэ», что значит «пойдем поедим». Чувствуете разницу?

Говоря о еде, замечу, что мы с женой искренне считаем себя завзятыми ихтиофилами. Прошу не путать с ихтиофагами — если верить Страбону, в Древней Греции так называли приморские племена, питавшиеся главным образом рыбой. Другими словами, ихтиофаги — это те, кто бездумно пожирают рыбу, в то время как ихтиофилы ставят целью не столько набить желудок, сколько получить удовольствие от процесса. Я к тому, что отведать свежей рыбы можно где угодно, а вот чтобы насладиться ею, нужно знать места.

Афинские дачники утверждают, что пальму первенства в этом смысле на нашем побережье оспаривают две таверны. Первая из них называется «Клвос», то есть «мыс». Она расположена совсем рядом с Коринфским перешейком и стоит на въезде в городок Jlyrpá Орэас Элёнис, где, кстати, нынче проживают те самые Лена с Женей, что некогда подвигли нас купить дом в Греции. Место выбрано ими не случайно. В переводе с греческого полное наименование городка звучит как «Источники Елены Прекрасной», однако местные в обиходе обычно пользуются сокращенной версией названия — «Елена Прекрасная», что, несомненно, приятно слуху красавицы Лены, в свое время вскружившей немало голов.

В «Кавосе» всегда прекрасный выбор рыбы, но лично мне более всего импонирует блюдо, отсутствующее в меню других заведений, — паста с ракушками, которые, если я правильно помню, в Испании благодаря их вытянутой форме называют navaja, то есть «нож». Интересно, что те же самые ракушки итальянцы романтично именуют «длинно-полым плащом», или cappalunga. Но еще любопытнее то, что Карл Линней, явно обладавший нездоровым воображением, неожиданно, хотя и нежно классифицировал этот моллюск как vagina. Впрочем, ученым виднее.

Напоследок замечу, что в Греции этот во всех смыслах тонкий деликатес приземленно зовут «трубками», а в России, где одна из разновидностей моллюска обитает в Черном море, на ракушку навесили какой-то уж совсем рабоче-крестьянский ярлык, обозвав «черенками».