Мой босс – овен

– Я не придумываю! – вскочив с места, закричала нервно. Эмоции скопились внутри в тяжелый ком и выплеснулись наружу в качестве слез и истерики. – Оля эта набивалась мне в подруги. Все выслужиться пыталась в качестве извинения. За то, что когда-то перед коллективом подставила. По ее словам, она была заинтересована в нашем воссоедини с Николаем Александровичем…

– А вы расставались?! – искренне удивился отец босса.

–…Оля придумала этот идиотский план, я отказалась. Но потом все по ее задумке и случилось. Не спроста ведь. Таких совпадений, как выяснилось, не бывает, – продолжила я и выдохлась. Соболев по-прежнему молчал, но следил за мной стальными серыми глазами внимательно и увлеченно. Я обратилась к нему напрямую, буквально молила о понимании: – Поверь, я бы никогда никому не навредила. Тем более, тебе. А Оля эта… Странная она, честно говоря. Всего можно ожидать.

Наконец, у Соболева появилась первая эмоция. И странная, стоит признать. Он хмыкнул, но не весело. Скорее насмешливо и саркастично. Немного издевательски.

– Говоришь, она желала, что весь офис против тебя настроила? Да плевать ей, – удивил меня начальник. – Помнишь, как вызывала ее в кабинет? Я ей предложил, либо увольнение, либо поднимаю зарплату. Но с новым конфиденциальным условием: она создает тебе позитивную репутацию в коллективе и присматривает. Так скажем, по-дружески.

Мое сердце вздрогнуло, а потом упало и разбилось на миллиард мелких осколков. Я поморщилась, зажмурилась и отвернулась в конце концов.

– Значит, – говорить было тяжело, в горле словно ком застыл, – ты всегда подозревал, что «крыса» – это я.

Это был даже не вопрос. Ответ казался очевидным. А Соболев и не спешил оправдываться.

– Я все узнал, – вышедший на пару минут в коридор Александр Степанович вернулся бледнее прежнего. – Либо камеры уже не снимали, когда Вика шла в туалет к Ольге, либо…

Старик замолчал, а я усмехнулась и продолжила:

– Либо я выдумала эту идиотскую историю и выгораживаю себя.

«Все пропало, Вика! – кричал внутренний голос. – Ты влипла по самые помидоры!».

Соболева, как начальника, я не винила. «Правда» о том, кто слил конфиденциальную информацию, была на ладони. Зачем изобретать велосипед?

Но вот Соболева, как любовника и своего мужчину, я внутри ненавидела. Разве он не узнал меня за время, проведенное вместе? Разве не понял, что я не способна на подлости? Зачем заключать брак с той, кого считаешь предателем? И зачем спать с той, кого в чем-то подозреваешь?

Я уже готова была к любым последствиям, оправдываться больше не видела смысла. Из тела словно выкачали все силы, высосали энергию. Когда Соболев вдруг встал со стула, развернулся и направился к лестнице.

– Десять минут на сборы. Жду в машине, Вика.

Мужчина специально уточнил, мол, обращаюсь не к отцу, а к «предательнице». Незаметно утерев слезы тыльной стороной ладони, я все же спросила:

– В полицию едем?

Соболев обернулся в пол оборота, приподнимая бровь и сжимая губы:

– Пока в лабораторию. Анализы сдашь. Посмотрим, что ты там за чай такой вкусный вчера пила.

– Есть огромная вероятность, что анализы ничего не обнаружат, даже если Вика действительно пила какой-то там «не такой» чай, – с легким скептическим вздохом знакомый врач Соболева взял у меня две пробирки с кровью, а после протянул шоколадку с клубникой, как маленькому ребенку. – Так что я бы на вашем месте особо не надеялся на…

– А я на вашем месте, господин Горшков, – звонкий голос босса заставил самоуверенного доктора немного напрячься, – постаралась бы сильнее. Надеюсь, вы помните, на чьи деньги существует ваша больница?

Мои глаза удивленно округлились, сердце забилось в груди. «Николай Александрович содержит целую больницу? Почему об этом никто не знает?», – задалась вопросом я, пока врач нервно чесал взмокший висок прямо в одноразовых белых перчатках:

– А как это связанно с анализом?

– Прямо в лоб, – глядя в упор на мужчину, заявил Соболев. – Если вы хотите, чтобы я имел возможность и дальше платить вам высокие зарплаты… Да, что уж там? Вообще платить хоть какие-то зарплаты! То, прошу, обеспечьте нам все, что только сможете. Возможно, следы распада лекарств? Не знаю. Хоть что-то, за что можно зацепиться.

Врач многозначительно кивнул, и на этом все кончилось. Мы шли по длинному коридору к парковке в гробовой тишине. Не знаю, о чем думал мужчина, но лично мне было безумно мерзко на душе. До колик в желудке!

«Он не верит тебе! О каких отношениях может идти речи?», – злилась одна часть меня.

«А ты ему больше и не нужна», – негодовала вторая.

– И, – сев в авто, холодно спросила я, – куда теперь? В тюрьму?

Соболев молчал долго. Меня буквально коробило то, что он отказывается со мной говорить. «Типичный овен» вдруг перестал кричать на всех вокруг по поводу и без, а просто замкнулся. Наконец, уже подъезжая к рабочему офису, он деловито заговорил:

– Сейчас нужно организовать сотрудников в главном зале. Займись этим заданием.

Внутри меня что-то словно больно взорвалось, проступили слезы. Опустив взгляд, я не без труда прошептала:

– На увольнение?