Мой дорогой друг

Мысли про бабулю всё же кольнули моё нутро. Пирожки съел, и никакой благодарности даже в мыслях нет. Как говорится, ни стыда, ни совести.

Но сомнений не было. Пора валить. Я тихо спустил ноги на пол и прислушался. За окном раздавались звонкие трели птиц. Было на удивление солнечно, так что яркий желтоватый свет просачивался сквозь полиэтилен, прибитый к окну, и заливал всю комнату. В доме стояла звенящая тишина. Ни скрип половиц, ни звуки шагов не доносились из-за двери, лишь в душевой мерно капала вода на металлическое дно кабины. Никаких признаков того, что хромой был в доме я не услышал, но всё же подумал, что через дверь лучше не рисковать.

Другой путь к свободе – забитое окно. От внешнего мира меня отделяли лишь две доски крест-накрест, штук шесть гвоздей, которыми они были приколочены, и мутная грязная клеенка, прибитая по периметру к раме скобами строительного степлера.

Первым делом я попробовал оторвать одну из досок. Я уперся одной ногой в подоконник, ухватился покрепче руками и потянул на себя. Она поддалась с душераздирающим скрипом. Я из-за этого чуть не забыл, как дышать. Поспешно до конца вырвав доску я замер с нею в руках. В доме по-прежнему не было слышно ни звука. Постояв обнимая доску еще, как мне показалось, минут тридцать, я облегченно вздохнул и отставил ее к стене рядом с окном.

«Может, его и правда сейчас нет?» – подумал я, упираясь уже обеими ногами в подоконник. Вторая доска не хотела поддаваться, и это очень сильно ослабляло мой боевой настрой.

«Может стоит попробовать выйти через дверь? – я оглянулся на закрытую дверь и представил, как я открываю ее и утыкаюсь в его черную куртку лицом, – Ну не! Только окно!»

Доска была прибита намертво. Надежды мои таяли, а в руках было всё больше заноз. Я даже подумал, что возможно мне удастся расщепить эту чертову доску на занозы в моих пальцах и вырваться наружу, но мне уже было не до шуток.

Я обессиленно опустился на край кровати и стал ломать голову над тем, как же мне всё-таки убрать эту деревяху, но она, казалось, вросла в этот чертов дом. Пустила корни, на мою погибель. Висит как влитая. Когда заявится это пугало и спросит, зачем я оторвал одну доску, надо будет сказать ему, что мое предсмертное желание – обе эти чертовы доски в крышке моего гроба.

Внезапно я заметил, что клеенка слабо колышется. Идет мелкой дрожью. И тут меня осенило: оторвав доску я открыл целый угол окна. Если клеенка так играет, возможно, само окно разбито. Зачем-то же его заделали! Возможно, рамы там и вовсе нет. Так зачем мне тогда отрывать вторую доску, если есть шанс пролезть так. Я подлетел к окну и, забыв про занозы в пальцах, стал яростно дергать за болтающийся край клеенки. Скобы со скрипом вылетали из рамы, оставаясь торчать в полиэтилене, или прорывали его насквозь, застревая в деревянной раме окна.

Справившись с полиэтиленом, прибитым в два слоя, я обнаружил, что оконная рама была жестоко выломана, от нее остались только боковые части, крепящиеся к проему петлями. Снаружи так же было прибито две доски, но места между ними должно было хватить, чтоб кто-то моей комплекции смог протащить свои телеса наружу.

Я высунулся из окна. Морозный воздух щипал нос, слабый ветерок трепал мои волосы. Очки мгновенно начали замерзать от моего горячего дыхания. Хоть я и крепко стоял на ногах, но еще чувствовались остатки простуды.

Извиваясь и выворачиваясь, я стал выбираться из плена наружу. Свежий запах снежного утра бодрил и придавал сил. Так пахла свобода!

Выбравшись примерно до пояса, я перевернулся на спину, чтобы придерживаться за перекрестие и не вывалиться лицом в сугроб. Вылезать стало труднее, ведь ногами уже не оттолкнешься. Ободрав спину и пузо, я всё-таки сумел вытащить свой зад на улицу. Я сел на подоконнике, уже почти на свободе. Хотел уже вытаскивать ноги, но тут до меня дошло, что на радостях я забыл надеть ботинки.