Мой дорогой друг

Он смотрел на меня взглядом ребенка, потерявшегося в супермаркете. Красные припухшие веки ярко выделялись на худом бледном лице – похоже, он не спал сегодня.

– Она сказала, что мне бы стоило извиниться.

Узловатые пальцы, подрагивая, собирали грязную посуду со стола. У меня в голове промелькнула мысль, что сейчас он не страшный, а скорее, жалкий, но я поспешно ее отогнал.

– Я думаю, в знак примирения мы могли бы поесть вместе. У нас осталась еще вчерашняя гречка… Ты будешь? – он подошел к кровати вплотную и испытующе уставился на меня сверху вниз широко распахнутыми глазами. Меня снова охватил озноб. Его здоровенная черная фигура напоминала медведя, выпрямившегося в полный рост над своей будущей жертвой, а грязная тарелка в руке грозилась разбиться о мою голову, если я вдруг вздумаю отказаться. Я сглотнул сухой колючий ком, подкативший к горлу, и решив, что всё-таки принять предложение будет разумнее, активно закивал. Лицо жуткого типа расплылось в широкой улыбке, собрав в складочки шрамы от порезов на щеках.

– Я уже всё подогрел! Сейчас принесу! – восторженно провозгласил он и, пританцовывая, похромал прочь, унося за собой звяканье посуды.

На этот раз за едой ему пришлось сходить дважды. Он принес порцию и на себя. Поставив ее на стол, он плюхнулся на кровать в непосредственной близости от меня и протянул руку.

– Ну что, мир?

Скажу честно, я долго не мог решиться пожать протянутую мне шершавую лапищу с почерневшими ногтями. На это было две причины. Во-первых, я не знал, что можно от него ожидать, когда я всё-таки решусь дотронуться. То, что он вцепится мне зубами в запястье или вывернет мне кисть из сустава, казалось намного вероятнее, чем то, что это будет простое рукопожатие. Во-вторых, во мне проснулась брезгливость маминого сыночка, и меня начали одолевать сомнения, что я ничего не подцеплю от него. Вдруг у него какой-нибудь грибок на руках? Что если мои руки станут такими же? Но тут я вспомнил, что этими самыми руками он не так давно выволакивал меня почти голого из душа, и пока что ничего страшного с моей кожей не случилось, так что решимости немного прибавилось. Кроме этого, меня не покидала мысль, что, если я не отдам ему свою конечность на растерзание, он может обозлиться и растерзать меня целиком.

Скрепя сердце, я всё-таки протянул ему свою руку. Его длинные костлявые пальцы сомкнулись на моей кисти. Они напоминали «пальцы» того инопланетного существа из серии фильмов про «Чужих». Того, выскакивающего из инопланетных яиц и обхватывающих голову своей жертвы так крепко, что отцепить его можно было только вместе с головой. Моя же рука на контрасте с его смотрелась как пятерня вареных сосисок, толстых и розовеньких, мягких сосисок. Или как пухлая ручонка какой-нибудь тетушки из пекарни. Мне даже стало как-то не по себе от этого.

Он тем временем широко мне улыбался. Похоже, он действительно был рад. Но, тогда мне казалось, что он задумал что-то недоброе, и потому скалился как волчара перед прыжком. Поэтому, когда мгновением позже он рывком притянул меня к себе и стиснул своими руками, словно клещами, я чуть не заорал. Он что-то радостно вещал у меня над самым ухом, но я не мог разобрать его слов. Я слышал лишь свой бешенный пульс и шум крови в ушах.

Я тогда так оцепенел от ужаса, что медленно начал проваливаться куда-то во тьму, вглубь себя, всё вокруг стало каким-то нереальным, ненастоящим. Я ничего не видел и не слышал, даже собственных мыслей. Они смешались в какую-то нечленораздельную кашу, напоминающую белый шум. Казалось, даже я сам вот-вот вольюсь в этот шумящий бред, растворюсь в нем и перестану существовать.

Когда я пришел в себя, в моих руках уже была тарелка с гречкой. Чудовище уже не сжимало меня своими руками-тисками, оно просто сидело рядом, беззаботно уплетая за обе щеки такую же гречку из такой же тарелки.

– Ты ешь, ешь! Остынет ведь! – с набитым ртом пробубнил он, подталкивая мою руку с ложкой ко рту. Я медленно и бездумно начал поглощать содержимое своей тарелки, подолгу пережевывая пищу онемевшими челюстями.

Постепенно возвращаясь к жизни, я вдруг стал задумываться, как это подозрительно – его спокойствие, его наигранно дружелюбие.

«Может, еда отравлена? Может он задушит меня своими инопланетными пальцами, когда доест? Он вообще человек?.. – всё всплывали и всплывали в моем пухнущем мозгу новые вопросы, – Может, мясо в гречке – это останки его предыдущей жертвы?»

Как назло, мясо было странным, тягучим как резина, сладковатым на вкус, пережевывалось с большим трудом. От таких жизнерадостных раздумий скулы свело, и я невольно прекратил жевать. Глотать тоже не получалось.

– Что это за мясо?.. – прохрипел я чужим голосом.

– Мясо? – он остановил ложку на полпути к своему рту и повернулся ко мне, – А, мясо! Это собака. Тебе не нравится?

«Это собака… Это собака… Это собака… собака… собака… со… ба… ка…» – бесконечно повторял его голос в моей голове, я понял, что задыхаюсь.