Мой холодный Эрих. Книга первая

Он встает, подходит к доске, пишет новую тему, даты жизни и смерти Великого Князя, и абсолютно спокойно начинает излагать материал, никак на меня не реагируя. Рассказывает о покорении Казанского, Астраханского и Сибирских ханств, выписывая некоторые моменты на доску.

– Прошу, записывайте за мной в тетрадь.

Конечно, мы всё записываем в тетрадь. Мы же класс «Сигма», учебников для нас нет, и программа не как в общеобразовательных школах. Хотя, фиг знает, я доучился только до девятого.

Некоторое время я просто лежу на парте, слушая его, что-то черкая в тетрадку, потом мне становится скучно, и я вдруг резко вскакиваю, поднимаю вверх руку и кричу:

– Хайль, Гитлер!

Все падают со смеху.

– Ладно, – он кладет мел в желобок и поворачивается ко мне. – Левиц, встать.

Немного усмехаюсь и встаю.

– Гитлер капут! – говорю я, но уже тише.

Все ржут.

– Раздевайся.

– В смысле? – не понимаю я.

– В прямом, – говорит он, садясь на стул. – Снимай всю свою одежду, – и внимательно смотрит на меня холодными глазами.

– Да в смысле, Эрикс Адольфович? – офигиваю я.

– Эрих Рудольфович, – также спокойно поправляет он.

– Я не буду раздеваться.

– А я и не спрашиваю, будешь ли ты. Это приказ, и ты знаешь, что будет за неподчинение.

Знаю, конечно. Неподчинению любому приказу – и всё, хана – прощай школа; привет, тюряга. А я боюсь туда попадать. Страшно. За мою статью меня там порвут на части и съедят сырым на завтрак. Уж лучше дисциплинарка. Фыркаю, но, что делать, подчиняюсь. Стаскиваю через голову черную толстую кофту грубой вязки и бросаю на парту. Поправляю длинные почти до плеч волосы. Смотрю на него. Может он просто берет меня на понт?

– Продолжай.

Фигасе у него методы. Расстегиваю ремень и молнию на брюках, скидываю ботинки, снимаю брюки и кладу на парту. Опять смотрю на него.

– Дальше.

Он говорит спокойно, твердым властным голосом и я понимаю, что сейчас мне хана, заставит раздеваться полностью.

Медленно расстегиваю пуговки на белой рубашке, он ждет, класс притих. Все офигели, я спиной чувствую, как на меня уставились все пятнадцать пар глаз. И девочки тоже. Я стаскиваю с себя рубашку и кладу поверх брюк, остаюсь в белой майке и в темно-зеленых трусиках-боксерах. Знаю, что я красивый, с прямой спиной, с чуть выпуклыми округлыми ягодицами, с неплохо развитой мускулатурой, но, блин, я всё равно жутко стесняюсь, когда на меня смотрят столько человек.

– Может, не нужно? – немного жалобно прошу я. Ладно, сдаю позиции, что уж говорить. Сбили спесь.

– Нужно, – холодно отвечает он.

Снимаю носки и, демонстративно ему показывая их, бросаю на рубашку. Он улыбается уголком рта. Поеживаюсь, босиком на полу холодно.

– Продолжай.

– Эрих Рудольфович, пожалуйста, – вот это я уже «прогибаюсь». Не смотрю на него, гляжу в пол.

– Выучил, как меня зовут? Какой прогресс, – ухмыляется он. – Но всё равно – продолжай.

Стаскиваю майку и кладу на парту. Всё, остались только трусики.

– Эрих Рудольфович, пожалуйста, – говорю тихо, но достаточно громко, чтобы он услышал.

– Я жду.

Берусь за трусики, но не решаюсь их стянуть, вожу большим пальцем под резинкой.

– Эрих Рудольфович, – очень жалобно произношу.

– Хорошо, оставайся так, продолжаем урок, – он встает, подходит к доске и что-то пишет. – Избранная рада была упразднена в 1560 году…

Весь урок стою, не поднимая глаз. Без одежды зябко, кожа покрывается пупырышками. Переминаюсь с ноги на ногу и начинаю немного дрожать. Он замечает, что я мерзну.

– Можешь надеть рубашку, – бросает мне.

Хватаю рубашку и натягиваю на себя. Застегиваюсь. Но всё равно как-то холодно.

После моего публичного раздевания в классе воцаряется тишина, его слушают внимательно, записывают и он спокойно досказывает тему. Со звонком облегченно выдыхаю. Закончилось мое мучение.

– Все свободны, – говорит он, отряхивая ладони от мела, – Левиц, задержись.

Народ с грохотом поднимается со стульев и покидает класс. За последним человеком захлопывается дверь и Эрих задвигает защелку. От этого мне немного не по себе.

Он подходит ко мне и прислоняется к парте напротив.

– И вот что мне с тобой делать? – задает он этот вопрос в никуда.

Молчу, разглядываю свои руки, дергаю заусенец на пальце.

– Не дергай, – говорит он мне, – потом долго будет заживать.

Поднимаю на него глаза и глядя ему в лицо, засовываю палец в рот и дергаю зубами заусенец со всей силы до крови.

– Ну вот, что я и говорил. Больно?

– Нет, – отмахиваюсь я и неожиданно взрываюсь, – зачем вы меня оставили, Адольф Рейхович? Ну, не для того же, чтобы поговорить о моих заусенцах? Если собрались наказывать – то наказывайте уже.

Он вздыхает и приподнимается.

– Ложись на парту.

Ложусь животом на свою парту, на брюки, руки в замок, голову на запястья. Копец, я попал.

Он подходит ко мне ближе, поднимает мою рубашку повыше и стягивает трусики почти до колен. Холодный воздух обволакивает голую попу. Слышу, как Эрих расстегивает ремень своих брюк. Зажмуриваюсь и жду.

Ребром ремня касается моих ягодичек, проводит выше к копчику, затем неожиданно и сильно бьет по попе. Вздрагиваю и стискиваю зубы.

– Как меня зовут? – спрашивает он.