Мой мальчик

Глава 20

Уилл обожал ездить на машине по Лондону. Ему нравилось оживленное движение, которое позволяло ему представить, что он спешит, и давало редкую возможность почувствовать злобу и раздражение (в то время как все остальные ищут способы выпустить пар, Уилл искал способы его аккумулировать). Ему нравилось ориентироваться в городе, окунаться в течение городской жизни. Чтобы колесить по Лондону, не нужно ни работы, ни семьи – нужна только машина, а она у Уилла была. Иногда он ездил просто ради собственного удовольствия, иногда – из желания послушать музыку на такой громкости, которая неизбежно вызвала бы гневный стук соседей в дверь, в стену или потолок, если слушать в квартире.

Сегодня он убедил себя, что должен поехать в супермаркет «Вэйтроуз», но, если быть честным, настоящей причиной было то, что ему хотелось попеть во всю глотку под альбом «Невермайнд», чего он не мог сделать дома. Он обожал «Нирвану», но в его возрасте это было запретным удовольствием. Вся эта злоба, боль и ненависть к самому себе! Уиллу это, конечно, иногда поднадоедало , но не более того. Громкая и агрессивная рок-музыка теперь заменяла ему настоящие чувства, а не отражала их, но он из-за этого не переживал. А какой смысл в настоящих чувствах?

Как раз началась вторая сторона кассеты, когда Уилл заметил Маркуса, семенящего по Аппер-стрит. Он не виделся с ним со дня происшествия с кроссовками и не очень-то к этому стремился, но тут внезапно почувствовал крошечный всплеск нежности к нему. Маркус был настолько погружен в себя и до такой степени не обращал внимания ни на что вокруг, что нежность, наверное, была единственно возможной реакцией на это зрелище: казалось, этот мальчишка не просит ни о чем на свете и в то же время так во многом нуждается.

Нежность, которую почувствовал Уилл, была недостаточно сильной для того, чтобы остановиться или даже посигналить: Уилл понял, что противостоять своей привязанности к Маркусу гораздо легче, держа ногу на педали газа, в прямом и переносном смысле. Но было странно видеть его бесцельно бродящим по улицам среди бела дня… Что-то в этом показалось Уиллу странным. А что тут странного? Просто никогда прежде Уилл не видел его при свете дня – только в сумерках зимнего вечера. А почему он видел его исключительно в сумерках зимнего вечера? Потому что Маркус заходил к нему только после школы. А сейчас было чуть больше двух часов дня. Сейчас Маркус должен быть в школе. Чушь.

Уилл вступил в схватку со своей совестью, повалил ее на землю, навалился и не отпускал, пока она не заткнулась. Почему его должно волновать, ходит Маркус в школу или нет? Зададим вопрос по-другому: насколько его волнует, ходит Маркус в школу или нет? Ответ: не особенно. Уже лучше. Он поехал домой.

Ровно в 4:15, как раз посередине «Обратного отсчета», зазвонил звонок. Если бы Уилл не видел, как Маркус прогуливал школу сегодня днем, он бы не обратил внимания на время его прихода, но теперь было абсолютно очевидно: Маркус решил, что его приход раньше 4:15 вызвал бы подозрения, поэтому рассчитал его с минутной точностью. В любом случае это не имело значения, потому что Уилл не собирался его впускать.

Маркус позвонил снова, Уилл снова его проигнорировал. После третьего звонка он выключил «Обратный отсчет» и поставил диск «Ин утеро» в надежде, что «Нирвана» заглушит звук лучше, чем ведущий телешоу Кэрол Вордерманн [41] . Когда пошел «Мятный чай», восьмая или девятая песня на диске, он был сыт Куртом Кобейном и Маркусом, вместе взятыми: Маркус за дверью явно слышал музыку и аккомпанировал, нажимая в такт кнопку звонка. Уилл сдался.

– Ты не должен сюда приходить.

– Я пришел попросить тебя об одолжении. – Ничто в выражении лица или голосе Маркуса не выдало ни малейшего неудобства или усталости от примерно тридцати минут непрерывных звонков в дверь.

Они немного поборолись ногами: хотя Уилл преграждал Маркусу путь, тот все же смог прорваться в квартиру.

– О нет, «Обратный отсчет» уже закончился. Ну что, этот толстый парень наконец вылетел?

– О каком одолжении ты хочешь меня попросить?

– Хочу, чтобы ты сводил меня и моего друга на футбол.

– Тебя может сводить мама.

– Она не любит футбол.

– Как и ты.

– Теперь люблю. Мне нравится «Манчестер юнайтед».

– Почему?

– Мне нравится О’Бэйн.

– Кто такой О’Бэйн?

– Он забил пять голов в прошлое воскресенье.

– В Лидсе они сыграли вничью, ноль-ноль.

– Значит, видимо, в позапрошлое воскресенье.

– Маркус, игрока с фамилией О’Бэйн в «Манчестер юнайтед» нет.

– Я, наверное, не так расслышал. Но звучит как-то похоже. У него осветленные волосы и бородка, и он выглядит как Иисус. Можно мне колы?

– Нет. В «Манчестер юнайтед» нет никого с похожей фамилией, с осветленными волосами и бородкой, никого, кто бы выглядел как Иисус.

– Назови пару фамилий.

– Хьюз? Кантона? Гиггз? Шарп? Робсон?

– Нет. О’Бэйн.

– О’Кэйн.

Лицо Маркуса засветилось:

– Точно, наверное, этот.

– Играл за «Ноттингем форест» лет двадцать пять назад. На Иисуса не был похож. Волосы не осветлял. Никогда не забивал по пять голов за игру. Как дела в школе?

– Нормально.