Мои молодые годы

Они жили рядом, через дорогу, и мы частенько стали встречаться. Ребятишки играли во дворе, забегая домой перекусить. А Поля с Сашей были «не разлей вода» и часто убегали со двора, а мы потом искали их по всей округе.

Несколько лет дружбы не прошли даром: с Гуриными мы встречаемся и по сей день. Галя – «божий одуванчик», с доброй улыбкой и добрым сердцем. Сергей – умный юморист, инженер и отличный программист. Многие в Томске знали театр Захарова, но мало кто знает, что системой движения кукол театр обязан Сергею: он разрабатывал и изготавливал ее безвозмездно.

Юля – филолог, работает в медицинском институте, борясь за качество русского языка. Тимоха – программист, помогает отцу. А Ташлыков Саша обучает студентов.

Приезжая из командировок, я всегда привозил конфеты (московскую карамель), колбасу, фрукты. Для ребятишек это был праздник. В целом же питание было простое: супы (в основном щи, борщ), много картошки, худые курицы, разные вкусные соленья (капуста, огурцы) и, конечно, местные ягоды (брусника, клюква, черника).

Вспоминается знаменитый «ягодный поезд» Томск– Белый Яр. Полные вагоны мужиков с рюкзаками и коробами.

За черникой ездили до Сайги, за брусникой – до Ягодного. Колонны заготовителей разбредались по тайге, а к поезду возвращались с добычей в два-три ведра.

Ездили и шишковать на «41-й километр», в Плотникове, лазили по кедрам, сбивая шишки палкой или тряся ветки. Потом шелушили их на бревне с зазубринами, привозя домой уже орехи. Помню, что иногда съедали орешки мешками. Иногда дома стоял мешок, и мы щелкали орехи непрерывно. Один раз я ездил в Плотникове с Валерой, он собирал шишки внизу, под кедром.

Как-то я привез железную дорогу – хорошую немецкую игрушку, с бегающим паровозом и станцией. Прослужила долго. Еще была игрушка нашего приборного завода «За рулем», эта игрушка отгружалась на продажу десятками тысяч по стране. И настольный хоккей, футбол – неплохие были игрушки. Поле покупали кукол и кухонные игрушечные принадлежности, а также кассу, чтобы она играла в продавца (как будто чувствовали, что половина народа скоро будет работать продавцами).

Иногда в командировках в Москве я покупал бутылочку вина – грузинского или венгерского.

Был у меня такой случай. Купил я бутылочку вина домой. И вдруг вечером, часов в восемь, ко мне в гостиницу заваливает абхазец:

– Франкопуло Харлампий, – подает мне руку.

И говорит:

– Может, за знакомство?

Я вытаскиваю бутылочку из чемодана, а он говорит:

– Нет, давай в ресторан поедем.

– У меня нет денег на ресторан, – говорю я (и это было правдой).

– Какие проблемы?! – восклицает мой новоиспеченный друг. – Знаешь, где ресторан?

– В центр надо ехать, – отвечаю я.

– Так едем, чего ждать?

И вот выходим мы на Тверской бульвар, а напротив – ресторан «Минск». Мы перешли через дорогу и стали стучать в ресторан, на двери которого висела табличка «Спецобслуживание». Пять рублей – швейцару, и мы оказались за столиком, напротив которого немцы что-то праздновали. Посидели славно, душевно. Харлампий работал каменщиком, зарабатывал до 500 рублей и все удивлялся, что моя зарплата такая маленькая. Зазывал меня к себе помощником работать, 300 рублей зарплату предлагал (потом еще несколько писем писал из Сухуми).

И вот он мне поведал свою историю. У отца их было трое сыновей, мать умерла, когда они были маленькие. Они ее не помнили, но на могилу ходили всегда. Так сложилась жизнь, что двое – он и один из братьев – сидели за хулиганство. Потом усердно работал. И однажды на каком-то семейном празднике его родной дядя спьяну спросил его:

– А ты мать хотел бы увидеть?

Харлампий глаза вытаращил:

– Так мы недавно на могиле были…

– Да нет, живую мать?

Харлампий его за грудки схватил: дескать, за шутки зашибу. И тот рассказал, что у них во время войны был раненый русский офицер на излечении, вот с ним-то и уехала мать в Днепропетровск, а детей оставила отцу…

И Харлампий во что бы то ни стало решил найти мать. Сам не знал зачем, но посмотреть в глаза хотелось. И нашел. Познакомился с ее сыном Сергеем и через него вошел в их дом. Сидели за столом, пили вино абхазское. Харлампий был вне себя от гнева, видя любовь матери к Сергею, к новому мужу, едва сдерживал себя…

Постелили ему на диване. Все легли спать, а мать мыла посуду на кухне. Он встал, зашел на кухню и сказал по-абхазски:

– Мамо…

Она уронила тарелку:

– Сынок, прости!

И Харлампий сказал, чтобы она завтра же рассказала сыну Сергею, что бросила своих сыновей… А ночью встал и ушел. А потом они снова приезжали на ее могилу и клали цветы…

Он растрогался:

– Никому не рассказывал, а тебе, Серега, рассказал.

С одной стороны, мне было жалко его, а с другой стороны, он поступил по-мужски.

Так я и сказал ему…

XXIV

Надо упомянуть, что мы не только работали в Институте – мы также помогали сельскому хозяйству.