Мой муж — чудовище

Я моргнула. Это крестьянин. Наверное, они выбрались в лес лунной ночью не поодиночке. Это ведь правильно, так безопаснее. Скорее всего, он вооружен, но не будет стрелять в меня.

— Эй?

Крик вышел робким, испуганным, голос сорвался. Существо впереди развернулось и быстро исчезло в лесу.

Я не успела рассмотреть его и уверяла себя, что это крестьянин. Высокий, сутулый, в тяжелой короткой меховой дохе. Больше некому быть здесь, кроме крестьян, ну а что он не отозвался на крик… Я за свое спасение вряд ли дам ему больше денег, чем королевские казначеи. Да, помочь мне не так опасно, как охотиться на чудовище, но он упустит драгоценное время. Люди такие жестокие. Жадные. Глупые.

Я снова злилась — и радовалась. Теперь бежать опять будет легче, несмотря на то, что становится все морознее и практически невозможно идти.

Вой настиг меня спустя несколько ярдов. Настоящий животный вой, голодный и алчущий, равнодушный, как будто бы обещающий, что все бесполезно. Затем я услышала выстрел.

В лесу, где были лишь я, снег и луна, он прогремел как глас Ясных созданий. Лес взволновался, потревоженный эхом, но быстро затих. Мне показалось, он вздохнул с облегчением, что я не могла сказать о себе.

Стрелять могут люди, но люди стреляют не только в зверей. Не нужна была бы полиция, если бы от людей не видели зла, и я не рассчитывала, что кто-то пощадит меня, если замыслил и сотворил нечто недоброе. Даже жена лорда-рыцаря — особенно жена лорда-рыцаря, чье слово весомее слов остальных — нежелательна как свидетель злых дел. Я и понять ничего не успею, так где же опаснее?..

Метель унималась. Я не знала, что лучше, вьюга или мороз, и с тем и с другим сложно справиться, но что кто-то совсем недавно, вот наверное передо мной, прошел в лес, я увидела ясно. Сугроб разворотили, кто-то шел уверенно, зная дорогу, конечно, тот самый крестьянин, от которого только что ускользнула награда за монстра.

— Я пожалуюсь на тебя королю, — пригрозила я в никуда.

Я могла. Если это королевский крестьянин — у меня есть такая возможность. И в тот момент я не сомневалась, что выполню эту угрозу.

Я шла по следам. Да, это был человек, тяжелый, грузный, он хорошо примял снег, который уже не казался таким пушистым и нежным, как когда я в первый раз убежала в лес. Как я ругала себя за эту неосмотрительность! Но ругала недолго.

Приземистое здание возникло так неожиданно, что я не поверила и застыла. Сторожка? Охотничий домик? Я постаралась вспомнить, что мне рассказывали о королевских угодьях. Слушала я невнимательно, вот и еще один повод себя отругать. Кажется, эти охотничьи домики строили недалеко от дороги как раз для того, чтобы люди лорда-рыцаря могли забирать из них настрелянных охотниками пушных зверей. Вряд ли там будет тепло, но если есть печь, у меня получится ее растопить.

Следы вели дальше в лес. Кто бы это ни был, он меня больше не интересовал. Снега возле домика наметало достаточно, здесь не появлялся никто уже несколько дней, но мне это было неважно. Я добралась до крыльца, упав пару раз, взобралась по лесенке, рванула на себя дверь.

Она оказалась закрыта. Я испугалась, но тут же подумала — никто не станет запирать охотничий домик. Надо сильнее дергать, возможно, дверь просто примерзла.

С третьего раза у меня получилось открыть дверь, и я, лишь сейчас осознав, как я вымоталась, ввалилась темную комнатушку. Упала на колени, ударившись, но даже не почувствовав боли, и всматривалась.

Никого. Холодно, но не так, как на улице, и вон она — печь, возле нее аккуратно сложены поленья, лучины для растопки, правее на шатком столике — котелок, кресало, несколько почти целых свечей. Кем бы ни был мой муж, он прекрасно следил за угодьями короля.

Теперь мне уже не было страшно. Я ощутила смутную гордость — я выжила там, где погиб бы любой другой, так на что я еще способна? Поднявшись, я подобралась к печке и принялась за растопку.

Жизнь в небогатой семье имеет свои преимущества. Где-то она немного смешна: к мачехе и старшим сестрам были приставлены горничные, которым платили за месяц больше, чем тратили на еду. Готовили мы с сестрами сами, убирались тоже, только прически нам делали, когда мы выходили из дома. Я умела топить печь, собирать воду из снега, стряпать не хуже иной поварихи, шить. Я была бы хорошей партией какому-нибудь зажиточному купцу, если бы наш отец не был одержим идеей сохранения нами титула.

В печурке заплясал огонь, и я прикрыла дверцу: пусть разгорится, скоро здесь станет тепло. Мокрая доха сковывала движения, теперь я могла ее снять. Потом я зажгла свечи, одну поставила на окно — если кто-то будет проходить мимо, а может, и проезжать по дороге, заметит, что в домике кто-то есть. Затем я открыла дверь, зачерпнула котелком немного чистого снега, заперлась изнутри и поставила котелок на огонь.