Мой муж — чудовище

— Так там дерево на дорогу упало, ваша милость, я его углядел, поволок в лес, иначе карете-то никак не проехать, а тут крик…

Крик. Да, кто-то кричал.

— Чей?

— Да я и не разобрал, миледи, испугался, что ваш, да зацепился за что-то, за ветку какую-то, пока выпутался, выскочил, а карета ваша мимо меня пронеслась! И так скоро, я и не разглядел, кто на козлах! Думал, вы служанку отправили править с перепугу. Да мне надо было сказать!

— Встань, — прошептала я.

С Филиппа натекла на пол лужа, снег залетал в комнату и тут же таял, выдувало тепло. Я поежилась, но не от холода.

— Пройди в дом, запри дверь.

Я отошла к лежаку и устало села. Все равно нам сейчас не дойти, ночевать будем здесь. Ну и ладно.

Филипп же деловито возился у печки, открыл дверцу шире, подкинул дров, в комнатушку пахнуло жаром. Затем, обернув руки в полы дохи, он снял давно закипевший отвар, поставил его на столик, покачал головой, не найдя никаких кружек.

— Как ты меня нашел?

— Да куда же мне было деваться, миледи, я бросился обратно в усадьбу, понимал, что милорд меня высечет, но лошадь нужна, карету пешком не догнать. А ну как Летисия опрокинет вас, бежал, а сам думал — успеть бы только. Глуп я, ваша милость, как Ясные видят, глуп.

Он снял ружье, стащил доху, бросил ее возле печи, кинул поверх мою доху — и верно, так она просохнет быстрее, — и сел прямо на пол.

— Сейчас отвар остынет, дам вам, ваша милость. Так вот бежал я, а потом приметил — следы! Думаю, вы, не вы, или служанка ваша. Иду уже, по сторонам смотрю, вижу — кто-то в лес зашел. Знаю, что домик тут есть, подумал — а вдруг!

— А больше ты никого не видел? Там кто-то стрелял.

— Так я и стрелял, ваша милость! — вздохнул Филипп. — То ли волк выл, то ли еще какая-то пакость. Попасть не попал, но отпугнул. Мне же за вашей милостью надо было бежать, а не от волков отбиваться. Волк, он зверь здесь шуганый, стрельбы боится… Иду по следам, все мне кажется, что не один человек шел. А уже возле домика — смотрю: миледи, да как вы от меня в домик заскочили! Это как же вы так, ваша милость!

Я и сама не знала как. Наверное, когда хочешь жить, все остальное не имеет значения. Мне хотелось спросить про оборотня. Верит Филипп в это или нет.

— А кто еще сюда шел?

— Так откуда же я знаю, миледи. По лесу много кто ходит, — пробурчал Филипп, но я заметила в его голосе напряжение. — Как же это служанка-то ваша, вот что…

— Далеко до усадьбы?

— Да мы не так далече и отъехали. За полчаса добежал бы. И надо бы мне, хоть как карету нагнать.

Он поднялся, кряхтя, и начал опять что-то делать с печью. Может, из меня вышел не такой уж умелый истопник. Я смотрела на лежащее на полу ружье и думала.

Что сделала Летисия? Не узнала Филиппа? Возможно. Попыталась спасти меня? Воспользовалась ситуацией? В карете много ценностей, одна одежда что стоит… Но зачем? Деньги, сказала я себе и закусила от досады губу. Неужели все из-за них?

Летисия была вдовой. Свободной от всего и всех. К сожалению, она осталась без средств и вынуждена была пойти в услужение, но ждать столько лет? Или просто — вот он, удачный момент?

Она предала меня, но если бы она попросила, я написала бы отцу, оставила ее у себя, а потом, спустя какое-то время, уговорила бы мужа выделить ей небольшое состояние за верную службу…

Почему-то мне было больно. Не унизительно и не стыдно, и даже обидой я это чувство назвать не могла.

— Расскажи мне про лорда Вейтворта, Филипп.

Я не знала, почему у меня это вырвалось. Отвлечься от тягостных мыслей о том, как поступила со мной Летисия, из-за денег отправила на гибель в лесу. Но и что-то узнать о человеке, который теперь решает все за меня.

— Что рассказать, миледи? Странный он, но пристало ли слуге говорить о хозяине. Я ведь служил его батюшке, он и был тут лордом-рыцарем, а потом, как умер, сына вместо него и прислали…

— Давно? — спросила я. Может быть, хозяйство так поставил еще покойный лорд-рыцарь?

— Да вторую зиму, миледи. Не сказал бы, что он так рад назначению, но… — Филипп наконец закончил возиться с печью и принялся за уже подсохшие дохи. Он поднял мою, начал ее методично встряхивать. — Был в королевской армии, да что-то там не заладилось у него или что уж, не ведаю. Немногословный, дело знает. Когда он мальчиком был, меня тут еще не было…

— Что он за человек?

На этот вопрос все отвечали по-разному. Наверное, ответ говорил больше о том, кто отвечал.

— В храм ходит, — пожал плечами Филипп. — Нас не обижает. А так — чужая душа потемки, ваша милость.

— А я?

Я ступила на очень скользкую почву. Никто не понял бы моей откровенности со слугой. Но что прозвучит в этих стенах, в них и забудется. Если Филипп и станет кому-то рассказывать, ему не поверят.

— Жениться каждому надо, миледи.

Нет, вряд ли он с кем-то заведет разговор.

— Я вам сейчас протоплю дом да просушу вашу доху, ляжете и укроетесь ей. А сам до усадьбы пойду, — будто извиняясь, сказал Филипп. — Карету искать надо, что там за дела случились, лишь Ясным известно.

— Нет! — я даже вскочила. — Я здесь одна не останусь.