Мой номер — первый

...Когда первый раз после возвращения из Англии пришел на тренировку в «Дуклу», меня встретили в раздевалке аплодисментами. Я не знал, как себя держать. Если бы обладал даром речи, вышел бы из замешательства при помощи какой-нибудь шутки. Но... Молчал, заливаясь краской. Конечно, ребята хлопали немного в шутку, но за ней отражалось общественное мнение, давшее мне высокую оценку.

Со мной поговорил Мусил. Не знаю случая, чтобы он когда-нибудь кому-нибудь не пожелал успеха. Но он опасался, чтобы слава не сыграла со мной злую шутку:

— Если вчера тебе не забили гол англичане, это может сделать завтра «Славия»!

Я много думал об этом. Должен был думать, даже если б не хотел. На улице ко мне обращались незнакомые или по крайней мере кивали на меня: взгляните — это Виктор. В ресторанах меня обслуживали первым, предлагая лучшие блюда. Посетители приглашали сесть за столик, присаживались ко мне сами, заводили разговоры и всегда хотели чем-то угостить. Я к такому не привык: у «Дуклы» не было столько болельщиков в Праге. Скорее, наоборот. Я получал десятки, сотни писем. Немало — и от девушек. Одна из них — та самая, из деревеньки, присылала платочки с вышитыми вязью моими инициалами либо даже с именем, вышитым полностью.

Но стали приходить и анонимные послания: обвинения в корыстолюбии, в погоне за деньгами и славой, в том, что, собственно, ничего не умею. Раньше я анонимных писем не получал. Это и была типичная изнанка популярности — зависть и злоба.

Не исключались и более нормальные проявления «громкости». Трибуны подходили ко мне с более строгими мерками. Я это чувствовал. Когда пропускал мяч, который, по их мнению, мог бы отразить, выражали удивление, а некоторые и смеялись, ехидно замечая: посмотрите на «героя» «Уэмбли»!

Само собой, и раньше, и позднее я пропускал разные голы, в том числе и такие, которые были явно на моей совести: от Галлиса, например, выступавшего за кошицкую команду,— легкий мяч, пущенный почти от боковой линии. Моя грубая ошибка состояла в недооценке опасности (думал не о том, как принять мяч, а о том, куда выбить его). Человек не машина, он не может действовать безупречно в каждом матче, даже если очень старается. Вратарь не может играть в каждом матче так, как удалось сыграть мне на «Уэмбли». На игру влияет масса обстоятельств и случайностей. Голкипер в конце концов — лишь конечная инстанция команды, то есть коллектива, с которым делит успехи и неудачи.

Для себя я после матча на «Уэмбли» сделал несколько выводов. Первый: играть можно против любого соперника. Нет такого матча, который был бы проигран еще до начала, даже если противник — самая известная команда. Второй касается реакции общественности: по крайней мере часть ее склонна к излишней категоричности, к шараханию из крайности в крайность. Склонна превозносить до небес или низвергать наземь. Я вспомнил, как носили на руках Шройфа, вернувшегося из Чили. Когда же вскоре во встрече в Братиславе со сборной Португалии Вильям пропустил нелепый гол, приведший, по стечению обстоятельств, к поражению в отборочном турнире, он покидал поле в полном одиночестве, едва не оплеванный.

Я решил для себя так: хвалите меня на здоровье. Но мне бы хотелось услышать похвалу и через пять и даже через десять лет. У футбольной славы век недолгий — трава на газоне, и та держится дольше. Вы можете просиять в ореоле славы от матча до матча, от воскресенья до воскресенья. И за это же время ваша звездочка может погаснуть. Я не хотел ни сиять, ни тем более гаснуть. Хотел одного: быть надежным голкипером. Не для славы, хотя успех и признание приносят нам радость. Просто ради футбола, который люблю.

...Итак, последним у мяча на «Уэмбли» был Гелета. Не успела утихнуть трель финального свистка, он подхватил мяч и больше с ним не расставался. Тогда еще было принято, что игрок, последним коснувшийся мяча, имел право оставить себе мяч на память. И команда и спортивная общественность сходились во мнении, что матч на «Уэмбли» был «матчем Виктора». Признавал это и Гонза Гелета. Я пытался выпросить у него мяч (это был бы чудесный сувенир). Гонза не соглашался ни в какую, отказался даже от продажи. На заключительном банкете он попросил всех английских футболистов оставить на мяче автографы. Тем самым, по его словам, мяч приобрел цену, которая мне не по карману. Мяч затем Гелета поместил на видном месте за стеклом, сказав, что я могу приходить и смотреть на него.

Действительно, видел этот мяч, когда бывал в гостях у семейства Гонзы. Вскоре, однако, росписи, сделанные на мяче, начали блекнуть, стали неразборчивыми, а потом и попросту выцвели. Мяч пожелтел и сморщился, его мягкая кожа высохла и полопалась. Придя однажды, я обнаружил, что мяч исчез. Им завладел Гелета-младший, который пошел по стопам отца и уже делал успехи в команде мальчиков.

Так же обстоит дело и с футбольной славой: постепенно она меркнет, становится достоянием других. Так уж заведено, и это всегда немного грустно. Но печаль сводит как рукой, стоит только судье вновь дать свисток и возвестить о начале нового матча,