Осторожно открываю глаза, смотрю поверх руки, все еще прикрывающей мое лицо: серые глаза внимательно, с любопытством изучают меня, мужчина выглядит озадаченным, но никак не злым, от ярости не осталось и следа. Кровь течет из носа, но мужчина будто не замечает этого.
Мои губы подрагивают, я всё еще не понимаю, в чем дело, я не отошла от шока, поэтому с опаской и очень медленно опускаю дрожащую руку.
– П… п-прости, – шепчу на грани слышимости, и он, до того сидящий на корточках и упирающийся локтями на согнутых коленях, разжимает сцепленные вместе пальцы, наклоняется, протягивая ко мне руку. Я не успеваю подумать, отшатываюсь по привычке и прижимаюсь затылком к стене. Рука его повисает в воздухе, так и не дотянувшись до меня. – Не надо. Пожалуйста, не касайся меня. Я очень тебя прошу.
– Почему? – так же тихо отзывается он, спокойно, вернув ладонь обратно на колено. – Почему я не могу прикоснуться к тебе? Ты боишься меня?
– Боюсь, – не стала врать я.
Наши взгляды по-прежнему не отпускают друг друга, следят пристально, с интересом. Разве что мой интерес вызван исключительно страхом, в его же глазах страха нет, в них глубокое раздумье, словно он пытается что-то понять, осознать для себя, а потом широкие брови вдруг хмурятся, обозначая одно: найти ответ ему не удалось. Мысли не привели его к нужному консенсусу, казалось, еще больше запутали его раненую голову.
Он поджимает губы, на которых блестят капельки крови, и задает закономерный вопрос:
– Ты испугалась меня, потому что думала, что я ударю тебя? Так?
Глубокий, отрывистый вдох, и я киваю, проглотив ком в горле, слова не лезут из меня, кажется, голосовые связки потеряли естественные навыки, забыли в один миг, как выдыхать и складывать звуки.
– Я не ударю тебя, – говорит Ян и, поднявшись, протягивает мне руку. Чтобы я могла встать с его помощью.
Но я не могу пошевелиться, я уж не говорю о доверии, которая подтолкнула бы меня к тому, что я без колебаний приняла бы эту руку, мужскую руку, которая всё еще таит в себе опасность. Так вот доверия как не было, так и нет. Ничего не изменилось. Мне всё еще страшно.
– Я не сделаю тебе больно. – Не найдя отклика и после этих слов, он, хмурый, снова опускается рядом, вглядывается в мое лицо и произносит мягко, почти шепотом: – Обещаю.
– Отойди, я… – мой подбородок с вызовом приподнимается вверх, – я сама встану.
– Что с тобой не так? Сначала бьешь ни за что. Удивительно профессиональным хуком справа. Потом вдруг пугаешься, как невинный олененок, с усердием хамелеона пытаешься слиться со стенкой. Говорю, не трону тебя, не обижу, а ты всё равно дичишься. И это после того, что ты сломала мне нос, – он указывает пальцем на свое разбитое лицо и продолжает, уже сверля меня недовольным взглядом. – Если бы я хотел что-то тебе сделать, я бы уже это сделал. А раз я этого не сделал, значит уже не сделаю. Ты логически думать умеешь? Не надо видеть во мне монстра, когда я им не хочу быть. Я скажу, когда можно.
И он криво усмехается.
– Это типа шутка такая, да? – не оценив юмор, я еще больше настораживаюсь.
– Типа да. – Секунда, и мужчина становится предельно серьезным. – Хорошо, раз тебе нравится сидеть на полу – пожалуйста. Только ответь на вопрос: почему ты ударила меня?
Сузив глаза, он с подозрением разглядывает мое лицо.
Что он там ищет? Ответ? Вот уж чего-чего, а правильного ответа он точно в моем лице не найдет, просто такое ему никогда бы не пришло в голову, даже если он переберет в мыслях, казалось бы, все возможные варианты.
– Я не выношу чужих прикосновений. Не терплю их.
Он недоумевающе приподнимает брови, он удивлен.
– Совсем?
– Совсем.
Ян долго смотрит мне в глаза, время тянется в бесконечность, мои ноги на полу уже затекли от неудобного положения, и, быстро потянувшись и поправив полы юбки, зацепившейся о шпильки туфель, я решаю наконец подняться. Скользя ладонями по стенам, чтобы ненароком не коснуться мужчины, который очень близко, дышит рядом, накаляет воздух между нами.
Выходит неуклюже, но я справляюсь. Встаю. Глаз от Яна не отвожу, не могу позволить себе потерять его из виду, это небезопасно.
– Ты серьезно? – чуть наклоняет голову в бок, будто под таким углом ему легче осознать то, что я говорю правду. Легче понять мои мотивы. Легче распознать ложь. Но лжи нет, и, кажется, он читает это по моему лицу, позволяет себе поверить, быть может, только на миг, но поверить. Знаю, что верить такому сложно, мое психическое расстройство – такая редкость, что не каждый способен воспринимать ее всерьез.
Следующие слова заставляют меня вздрогнуть:
– И как же ты всё это время жила без прикосновений? А как же родители, друзья, парни? Последним точно захочется как минимум поцеловать тебя, я уж не говорю о большем. Парни, знаешь ли, не монашки. Какими бы одуванчиками ни были, им рано или поздно захочется запрыгнуть с подружкой в койку. Что ты на это скажешь?
Прямолинейно. И жестко. А значит – впрочем, неудивительно – он не поверил, хотел, но не смог.