Мой папа рок-звезда

Несмотря на то, что в мае вечера изредка бывают прохладными, между нами явно накаляется воздух. Я чувствую это на расстоянии вытянутой руки, ощущаю каждой клеточкой своего тела. Или, может, во всем виновато его теплое дыхание в области моей шеи? Сделав глубокий вдох, прикрываю веки и поворачиваюсь лицом к своему наглому и очень красивому другу. Я давно поняла, что от него можно ожидать всего, чего угодно. Поэтому приготовилась ко всему, но, видимо, недостаточно. Антон замирает, в одно мгновенье превращается в каменную статую. Сижу, затаив дыхание и ожидая его дальнейших действий, которых почему-то не следуют. Открываю глаза и улетаю в бездонную пропасть темно-синих глаз, выплыть из которой без последствий очень сложно. Только вот именно сейчас меня почему-то мало волнуют последствия. Мне хочется окунуться в омут с головой, узнать, каково это, влюбиться в одного-единственного человека без оглядки. Разум вопит о смертельной опасности, а сердце делает кульбит и рвется наружу, только бы ощутить вкус его губ еще раз.

Я осознаю, что если ничего не сделаю, то поцелуй случится снова, и я просто не смогу ему сопротивляться. Да и захочу ли? Нет, конечно, не захочу. Надо сохранять здравый разум, стоит попытаться хотя бы.

Отворачиваюсь лицом к набережной и пытаюсь выдавить улыбку, она получается глупой и какой-то неестественной, становится противно от самой себя. Момент упущен, легкий флер разрушен и назад дороги нет.

В черное, как воронье крыло, небе взмывает сотня, а может, и больше китайских фонариков.

В них я нахожу шанс исправить неловкий момент.

— Смотри, как красиво, — показываю рукой в сторону неземной, на мой взгляд, красоты.

— Да, — Антон откашливается и устремляет взгляд на небо, усыпанное красными огоньками. — Ты права. Это очень красиво.

Правая сторона набережной, которую мы выбрали для прогулки, лишена освещения, что делает ее темной, таинственной и опасной в темное время суток. Но даже несмотря на это, жители нашего городка любят именно правую сторону набережной, потому что отсюда потрясающий вид на левую — там много огней, открытых кафе и стоянка с речными катерами для прогулки. С нашего места открывается вся эта картинка, но сегодня вид особенно прекрасный. Сотни китайских фонариков украшают ночное небо именно с той стороны.

Я смотрю на все это, затаив дыхание, раньше мне редко удавались прогулки в столь поздний час, и никогда еще я не попадала на фестиваль красных огоньков. На моем лице расплывается глупая улыбка, и сердце гулко бьется внутри. Хочется верить, что все это происходит со мной из-за красоты в небе, но это не так. Все дело в парне, на коленях которого я до сих пор сижу и чьи руки меня до сих пор обнимают.

А фонарики в небе — всего лишь бонус к красивой сказке.

Антон опускает голову мне на плечо, забирается руками под куртку и смыкает их на животе. Сквозь тонкую ткань футболки я чувствую жар его ладоней, мое тело начинает пылать в ответ. Склоняю голову, касаюсь виском его лба и глупо улыбаюсь. Меня переполняют эмоции, их так много, что я не знаю, чего ожидать от себя самой.

— Мне было семь лет, тогда мы с отцом часто запускали китайские фонарики. Я четко помню то время, оно слишком дорого для меня. Отец всегда говорил, что прежде, чем запустить фонарик, обязательно нужно поставить себе цель в жизни и четко обозначить ее границы. Если фонарик улетит, то все обязательно сбудется.

На секунду я прикрываю глаза, чтобы прогнать печальные картинки из своего прошлого. Я не помню, чтобы отец когда-нибудь меня в чем-то поддерживал или просто проводил со мной время. Такого никогда не было, я всегда была сама по себе при живом родителе. От этого вдвойне обидно.

— У тебя замечательный папа, — произношу искренне, несмотря на то что сердце разрывается от боли. У меня никогда отец не делал подобных вещей.

— Да, он такой.

Я чувствую, как Антон улыбается. На сердце становится теплее от понимания, что я попала в самое сердце. Он дорожит отношениями с отцом, а это главное в жизни. Любовь родителей — она должна согревать даже в самый пасмурный день.

Должна, но, видимо, не всех.

— А мама? — поворачиваюсь к нему, склонив голову к плечу.

Я хочу видеть его глаза. Хочу видеть эмоции, что бушуют на дне синих глаз, когда он говорит о дорогих для него людях. Хочу на расстоянии почувствовать тепло, не принадлежащее мне.

— Давай не будем про маму, — горько усмехнувшись, он откидывается на спинку скамейки, сцепляет руки в замок и заводит их за голову. Смотрит на меня, слегка прищурив глаза, и о чем-то думает. О чем-то грустном. Мне хочется спросить, что в его голове такого особенного и таинственного, что его так тревожит, но никак не выходит. Наверное, потому что я не имею на это никакого права.