Все последние годы жизни он был тесно окружен идейными диссидентами. Многие из них позже уехали из Советского Союза — Копелев с Орловой в Германию, Григорий Померанц — кажется, во Францию, Дина Каминская и Константин Симис — его старейшие друзья — в Америку, Анатолий Якобсон, которого Дезик почему-то считал чуть ли не первой фигурой нашей литературной критики — в Израиль.
Но выше всех друзей своей второй, «теневой жизни», Дезик ценил Юлия Даниэля.
«31.01.1989 г. (дневниковая запись в Пярну):
«По радио услышал о смерти и похоронах Даниэля. Большое горе. Юлика привел ко мне Андрей Синявский в самом начале 60-х — послушать стихи. Даниэль сразу мне понравился. Юлик был наделен умом, дарованием и обладал приятным нравом. Но главное его свойство — умение точно и безошибочно поступать, как будто без размышлений и колебаний, не вдаваясь в подробности, не мучась сомнениями. Это было нечто вроде абсолютного слуха на нравственный поступок. Я всегда прибегал к его советам по сомнительным вопросам. Он отвечал кратко и сразу: «Я бы так не сделал» или «Я бы сделал так». Это всегда было просто, убедительно и исполнимо. […] Стихи его не казались мне талантливыми, но всегда были нравственно точны, как и его поступки и все поведение.
Во время процесса Синявского и Даниэля я подписал письмо в их защиту […] После лагеря он переводил стихи под псевдонимом Петров. Делал и негритянскую работу. Под моим именем напечатана переведенная им поэма Кайсына Кулиева и «Уманские истории» Бажана…»
Нинель Воронель, которую я хорошо помню по 60-м годам, обретшая известность в литературных кругах после перевода «Баллады Редингской тюрьмы» Оскара Уайльда, была близко знакома и с Дезиком, и с Юликом. В своей книге «Без прикрас», вышедшей в Москве в 2003 г. (изд. «Захаров»), она опубликовала целую главу с названием «Дезик и Юлик». И вообще книга любопытна для понимания нравов всей нашей «диссидентуры», внутри которой вращалась Нинель Воронель. К Дезику в Опалиху, где он жил с новой семьей, она приехала по делу.
«Неожиданно — уже не помню по чьей инициативе, — он предложил мне стать его «негром»: то есть писать под его именем халтурные сценарии для радиопьес […] Для переговоров об этом мы с Сашей и поехали в Опалиху, где у Дезика тогда был собственный дом».
Оказывается, у переводческой мафии в те времена было обычным делом набирать в издательствах огромное количество заказов, распределять их «своим неграм», подписывать переводы своим именем, получать гонорары, видимо, какой-то процент гонорара оставлять себе и т. д. Этим занимался не только Дезик, но и Тарковский, и Аркадий Штейнберг, да и, наверное, многие популярные переводчики.
После таких признаний и даже судебных разбирательств, случившихся, как мне помнится, между Арсением Тарковским и Аркадием Штейнбергом, трудно быть уверенным, что переводы Самойлова или Межирова, Гребнева или Козловского принадлежат именно им, а не их «литературным неграм». Но речь о другом. В своих дневниках Самойлов восхищается «абсолютным слухом» Юлия Даниэля «на нравственный поступок». Однако Нинель Воронель, нынешняя гражданка Израиля, с упоением рассказывает в своей книге о нравах, бытовавших в доме Даниэля и его жены Ларисы Богораз. Впрочем, это, видимо, вообще были нравы всей тогдашней диссидентуры, в том числе и героев похода на Красную площадь, совершенного в знак протеста против вторжения советских войск в Чехословакию.
Из книги Н. Воронель «Без прикрас»: