— Вы что, не видели судно раньше? — строго спросил он меня.
— Нет, господин капитан.
— А как называлось судно?
— Не заметил, господин капитан.
Он процедил сквозь зубы проклятие.
— Ох уж эти ученики на штурмана!
— Вы осмотрели пробоину? — спросил меня первый помощник.
— Пробоина над водой, господин Бусслер.
«Старик» подошёл к окну и побарабанил пальцами по стеклу:
— По крайней мере, он хоть это видел, — проворчал он.
— Попытайтесь установить название судна, с которым мы столкнулись, господин Прин, — распорядился первый помощник.
Уходя, я отдал им обоим честь. Первый помощник ответил на моё приветствие, а «Старик» сделал вид, что не заметил его.
Внизу, в радиорубке, я сел к радиотелеграфу.
«C.Q., C.Q., — телеграфировал я. — Всем, всем. Здесь теплоход «Сан-Франциско». Только что имели столкновение при подъёме вверх по течению. Просьба сообщить имя столкнувшегося с нами судна…»
Вслед за этим я надел наушники и стал ждать… Никакого ответа.
Затем тонкий писк ответного сигнала: «Здесь спасательное судно «Зеефальке». Следую вверх по течению из Бремерхафена. Нуждаетесь ли вы в помощи?»
«В помощи не нуждаемся», — ответил я.
Стоит позволить этим стервятникам буксировку — и придётся в возмещение стоимости услуги заплатить половину стоимости судна.
Я продолжал ждать. Наконец снова писк сигнала. Позывной парохода регистра Ллойда. Текст: «Имел столкновение. Пожалуйста, ждите…». Потом долгая пауза. И снова сигналы морзянки: «Для «Сан-Франциско». В помощи не нуждаемся». И подпись: «Карлсруэ».
Слава Богу! Я сорвал с головы наушники, вскочил и выбежал наружу.
Все пассажиры столпились на палубе. Они кутались в меха. Один из них остановил меня. Это был тот самый надушенный толстяк с чёрными миндалевидными глазами.
— Вы ведь четвёртый помощник?
— Да, господин…
Он не нашёл нужным представиться.
— Тогда я хотел бы задать вам один вопрос, — продолжал он. — Я слышал всё, молодой человек! Это самое невероятное, что случалось со мной до сих пор!
Его голос звучал всё громче и возбуждённей. Вокруг нас стала собираться публика.
— Перед аварией вы разбудили экипаж! — Он повернулся к окружающим. — И вы знаете, господа, что он сказал? Он сказал: «Каждый, кому дорога его жизнь, должен встать и спасаться!»
— Простите, я не так сказал.
— Что-о? Вы хотите меня уличить во лжи? Господа, вы представляете себе? Экипаж будится, потому что судно в опасности. А мы, пассажиры, обрекаемся на то, чтобы утонуть!
Со всех сторон послышались одобрительные возгласы. Толстяк нашёл свою публику. Как я узнал позднее, он был оперным певцом.
— Странные у вас здесь обычаи, должен я вам сказать. То, что долг офицеров — оставаться до последнего момента, а долг капитана — гибнуть с судном, это вам, по-видимому, незнакомо, юноша?
Ох, с каким удовольствием я врезал бы в эту по-бабьи тестообразную физиономию! Но пассажир — гость на судне, и мне остаётся лишь вежливо ответить:
— Если вы полагаете, что имеете основания для жалобы, мой господин, то обратитесь, пожалуйста, непосредственно к капитану.
Я оставил его и поднялся на мостик:
— Разрешите доложить, господин капитан? Название того парохода — «Карлсруэ». К счастью, он не нуждается в никакой помощи.
«Старик» повернул ко мне голову, медленно обвёл меня взглядом с ног до головы и зло произнёс:
— К счастью? И вы ещё этому радуетесь? Лучше, если бы вы были повнимательнее. Тогда не случилось бы всё это свинство!
— Я не чувствую за собой никакой вины, господин капитан!
Он уставился на меня, затем молча встал и направился к двери. На пороге он обернулся:
— Вашу вину установит морской арбитражный суд! — и с этими словами захлопнул дверь за собой.
Я почувствовал себя так, как будто получил удар деревянным молотом по голове.
— Как вы полагаете, господин Бусслер, эта история действительно дойдёт до морского арбитражного суда? — повернулся я к первому помощнику.
Он пожал плечами:
— Возможно.
— И чем это кончится?
— Можете быть спокойны, — сказал он горько. — Эти господа вокруг зелёного стола всегда находят козла отпущения! Мне пришлось там однажды побывать. У западного побережья США. Там на рассвете мимо нас проходил плот. Знайте, такой длинный плот из древесных стволов, какие спускаются вниз по Миссисипи. Ещё ночью плот развалился на волнах, а утром мы наткнулись уже на его обломки. Там было пять или шесть пассажиров, которые громко взывали о помощи. Если бы подвахтенный кочегар не оказался бы в это время случайно наверху у поручней и не поклялся бы в том, что он видел плот, я бы его и не заметил…
У меня пересохло в горле:
— А если меня признают виновным, то чем это мне грозит? — перебил я его.
— Что я точно знаю, — ответил он неприязненно, — лишение патента, в худшем случае.
Разговор прекратился. Мы стояли рядом и пристально смотрели в ночную темень…
«Утрата патента, — размышлял я, — конец карьере… Хлопоты на многие годы… И, в конце концов, помощник капитана без патента… Это меньше, чем матрос».
Невесёлые мысли всё сильнее бередили мою душу…
С рассветом мы снялись с якоря и около восьми часов были в Бремене.