Мой путь в Скапа-Флоу

Когда я после вахты возвращался в свою каюту, то пассажиры встречали меня враждебными взглядами. Ко мне подошла маленькая девочка и мило спросила:

— Вы попадёте теперь в тюрьму?..

В Бремене повреждение было освидетельствовано специалистами.

Ущерб составил тридцать пять тысяч марок…

После ремонта мы снова могли продолжать свой рейс. Для меня рейс оказался очень плохим. «Старик» избегал общения со мной. Он обращался ко мне с холодным равнодушием, которое ранило сильнее, чем самые горячие упрёки.

Поэтому я удивился, когда однажды он вызвал меня на мостик. Мы стояли перед Сан-Франциско, и судно было окутано густым туманом.

«Старик» находился в штурманской рубке. Он выглядел озабоченным, как крестьянин, осматривающий свои скудные угодья.

— Умеете работать с радиопеленгатором? — спросил он.

— Конечно, господин капитан.

— Тогда возьмите-ка радиопеленг!

Я поднялся на мостик и выполнил приказание. Сняв радиопеленга, я прошёл в штурманскую рубку и определил наше место. Сразу вслед за мной вошёл «Старик». Он посмотрел на карту через мое плечо.

— Всё, что вы сделали, — дерьмо, — сказал он грубо. — Мы должны находиться здесь!

И он показал указательным пальцем на обозначенное на карте место, которое было западнее моего.

Я не ответил.

— Ну, ладно. Определитесь снова, теперь уже по береговому ориентиру[18].

— Есть, господин капитан.

«Как же так? — подумал я. — Если не доверяешь мне, то мог бы спросить обо мне у других».

Я спустился в радиорубку и взял пеленг на станцию на берегу… Новое место оказалось ещё восточнее, чем предыдущее.

«Старик» ждал меня в штурманской рубке. Когда я доложил ему об этом, он напустился на меня:

— Вы что, совсем Богом обижены? Достаточно ясного человеческого разума, чтобы понять, что всё это чепуха! — Наморщив лоб, он пристально посмотрел на карту. — Ваш пеленг неправильный, он не должен так проходить! Возьмите его ещё раз!

Я повторил замер. Новое место точно соответствовало первому.

На этот раз «Старик» не сказал ничего. Сложив руки за спиной, он начал быстро шагать по штурманской рубке взад и вперёд. Его сапоги громко стучали по настилу палубы.

— Я приму моё место, — выдавил он из себя.

— Тогда через два часа мы сядем на мель, — ответил я.

Он остановился:

— А если я приму ваше место, и мы сядем при этом на мель?

Я знал, что мне теперь нечего терять:

— Господин капитан, я всё же рекомендую вам сместиться на фарватер согласно моему определению, а затем лечь на курс фарватера.

Он опалил меня взглядом взбешённого бульдога:

— Хорошо! Однако если при этом мы сядем на мель, то у вас будет возможность узнать меня поближе. Тогда хлебнёте у меня горя перед морским арбитражным судом!

Он круто развернулся и выскочил из рубки. Я остался в штурманской рубке один. Снаружи туман стоял непроглядной стеной, и в нём бесследно и безответно тонули наши туманные сигналы. Я испытывал весьма щекотливое чувство: если и сейчас всё пойдёт наперекосяк, то я погиб… Потому что «Старик» был верен своему слову, и это я знал определённо.

От напряжения я покрылся потом. Спустя полчаса я доложил:

— Капитану: время поворота на курс фарватера сорок два градуса!

«Старик» спустился ко мне.

— Хорошо… Ложиться на курс сорок два градуса! — скомандовал он, не глядя на меня.

Затем он снова поднялся к себе.

Если моё место было верным, то мы должны были теперь находиться недалеко от побережья, и в ближайшее время следовало ожидать появления лоцманского катера.

Но никого не было видно. Только ночь и туман…

Тут в дверь просовывает голову вахтенный:

— Сигнальщик докладывает, что впереди слышно пять коротких звуковых сигналов!

Я поднялся на мостик к сигнальщику. Мы внимательно прислушались вдвоём. Шли секунды… И вот, наконец, спереди доносится звуковой сигнал, пока ещё очень слабый, отдалённый.

В десяти шагах от меня стоял «Старик», неподвижный, как тёмная статуя в тумане.

— Господин капитан, впереди по правому борту лоцман! — произнёс я вполголоса.

Мой голос немного дрожал, и это мгновение было самым прекрасным за всё время моего пребывания на «Сан-Франциско».

— Вы что, принимаете меня за глухого? — был его ответ. — Я слышу это уже давно.

Я вернулся в штурманскую рубку. «Старик» последовал за мной по пятам:

— Спуститесь на палубу и примите лоцмана.

И когда я уже направился выполнять его распоряжение, добавил как бы против воли:

— На этот раз вы всё сделали хорошо.

Это было высшей похвалой, которую я когда-либо от него слышал.

С тех пор он стал относиться ко мне любезнее. И когда мы на обратном пути были в ста двадцати милях от побережья, он отослал меня с мостика вниз. Последние три дня я вообще не должен был более нести никакую вахту, а лишь играть роль пассажира и при необходимости быть готовым снова заняться радиопеленгацией.

Однако при всём этом я всё ещё испытывал страх перед морским арбитражным судом. Бусслер же полагал, что слушание дела может и вовсе не состояться, так как, в конце концов, никто не погиб и не пострадал.

Когда мы прибыли в Гамбург, я бросился на почту. На моё имя вызова не было. Не получили его и «Старик» с первым офицером.