Мои ранние годы. 1874-1904

Прежде мне предстояло получить отпуск в полку в Бангалоре. Для этого нужно было два дня тащиться по железной дороге в направлении, противоположном тому, куда устремлялись мои надежды. В полку удивились, что я рано вернулся, но лишний младший офицер всегда в деле пригодится. Между тем меня определили военным корреспондентом в газету «Пионер», а матушка озаботилась, чтобы мои письма одновременно публиковались в «Дейли телеграф», где обещали платить пять фунтов за колонку. Не много, если считать, что я оплачивал все расходы из своего кармана. Не без трепета представляя телеграмму сэра Биндона Блада своему непосредственному начальнику, я выложил и корреспондентские мандаты. Но полковник был снисходителен, а судьба благосклонна. Тем же вечером с денщиком и полной выкладкой я поспешил на железнодорожную станцию Бангалора и купил билет до Ноушеры. Приняв кошель с рупиями, индус-кассир сунул в окошко простейшего вида билет. Из любопытства я спросил, сколько ехать.

Вежливый индус приник к расписанию и бесстрастно ответил: «Две тысячи двадцать восемь миль». Большая страна Индия! Это означало пять дней пути в нестерпимую жару. Компании у меня не было, но было много книг, и время прошло не без приятности. Приладившиеся к местным условиям просторные индийские вагоны внутри были обтянуты кожей, плотно закупорены и зашторены от палящего солнца и держали прохладу благодаря влажному соломенному кругу, который надо было время от времени раскручивать. Я провел пять дней в темной замурованной камере на колесах, читал при лампе или осторожно допущенном лучике света.

На сутки я задержался в Равалпинди, где в 4-м драгунском гвардейском полку служил мой друг, тоже младший офицер. В городе было неспокойно, хотя фронт находился в нескольких сотнях миль. Весь гарнизон надеялся, что их пошлют на север. Отпуска отменили, драгуны ждали приказа точить клинки. После обеда мы отправились в сержантскую столовую, где вовсю шла спевка. Память о прошлом лучше всего навевают запахи, а нет их, замечательная подсказка — мелодия. Из всех войн, где я участвовал, из каждого решающего эпизода моей жизни я вынес мелодии. Однажды, когда мой корабль окончательно бросит якорь в родной гавани, я соберу их все в граммофонных записях; сяду в кресло, закурю сигару, и прихлынут стертые временем картины и лица, настроения и переживания; и засветится тусклый, но неподдельный огонек былого. Я хорошо помню песни, которые в тот вечер пели солдаты. Была, например, песня «Новая фотография», там говорилось о некоем скандальном изобретении, позволяющем делать снимки через ширму и вообще через любую преграду. Я впервые услышал про такое. Получалось, что скоро придет конец частной жизни. Вот какие были слова:

Ты | ви | дишь | все | нут | ро | бы | ти | я,

Ужас | на | я | вещь, | кош | мар | на | я | вещь | эта | но | ва | я

Фо | то | гра | фи | я.

Конечно, мы воспринимали это как шутку, но потом я прочитал в газете, что однажды смогут увидеть даже кости у вас в теле! Была еще песня с таким припевом:

Англия вопрошаетПеред лицом войны,

Готовы ли драться насмерть Индии сыны.

Естественно, ответ давался положительный. А лучше всех была песня:

За океаном-морем Великая Белая Мать,

Ее Империя вечно пусть будет над миром стоять,Дай Бог ей долго и славно бразды правленья держатьВ Великой Белой Отчизне.

Эти благородные чувства, в придачу к обильным возлияниям в полковой столовой, чрезвычайно меня воодушевили. Впрочем, я вел себя нарочито сдержанно, поскольку в то время отношения между этим замечательным полком и моим собственным были неприязненными. Одному нашему капитану пришел из 4-го драгунского обычный служебный запрос: «Соблаговолите сообщить, на каких минимальных условиях вы готовы перевестись в 4-й драгунский гвардейский полк». На что наш озорник капитан ответил: «10 000 фунтов, пэрство и бесплатное обмундирование». Драгуны-гвардейцы сочли такой ответ щелчком по репутации своего полка и затаили обиду. Эти трения только добавили огня в наши состязания с этим великолепным полком в поло-турнирах 1898 и 1899 годов.