Мой театр. По страницам дневника. Книга II

Ратманский, отношения с которым стали очень натянутыми из-за его жены, делал все, чтобы я не получил ни одного первого спектакля, на который обычно приходит пресса. Лёша не дал мне пройти даже генеральную репетицию «Светлого ручья», не хотел, чтобы меня кто-то из критиков увидел. Руководство труппы никак не могло понять, что мальчик я – заметный, и потому критика на меня пришла специально!

Все артисты, кто исполнял со мной в очередь партию Классического танцовщика в «Светлом ручье», выходили на сцену в эпизоде с переодеванием в женский костюм, одетые в нечто в виде бесформенного мешка с тюлевой юбкой. У меня же была сшита настоящая шопеновка с корсетом, начиненным «косточками». Талия у моей Сильфиды была как положено – стройная, я за эти сантиметры боролся всю жизнь.

После моего выступления в одной из главных газет Нью-Йорка тогда появилась статья с прелестным вердиктом «Светлому ручью», что балет, мол, сам по себе хороший, но без Цискаридзе смотреть его не нужно.

Мало того. Когда спектакль, где я танцевал, закончился, на сцене появились несколько критиков, которые попросили меня показать ноги и на их глазах надеть пуанты. Они не верили, что я танцевал в туфлях на босу ногу и при этом мои стопы выглядели безупречно: ни шишек, ни мозолей.

Привычный к «особенностям» американской критики, я бодро показал свои ноги, надел пуанты и с легкостью бабочки на них вскочил. Получилась просто большая и высокая Сильфида.

Пуанты для «Светлого ручья» я заказывал в фирме «Гришко». Пришел в мастерские, там сделали персональную колодку, стали шить для меня жесткие туфли, причем не с этим ужасным, огромным «пятачком», визуально режущим, превращающим в свиной «пятак» конец стопы балерины, а с маленьким, эстетичным «пятачком», зря я, что ли, у Семёновой учился?

На «Светлый ручей» в Metropolitan мне дали билеты, я попросил их для своих родственников. Вышло смешно, они сидели рядом с Ратманским и его женой и на протяжении всего спектакля слушали не только музыку Д. Шостаковича, но и диалог о том, какой я гадкий…

32

Еще гастроли в Нью-Йорке запомнились тем, что при первой же возможности я «зависал» в музыкальных магазинах. Один из них находился в здании Metropolitan Opera, а второй, где выбор был очень большой, – «Virgin Megastores» – в здании рядом с Lincoln Center. В нем продавались диски и видеокассеты опер и балетов с их лучшими исполнителями.

Оттуда всегда доносилась музыка. У меня с самим собой была такая игра: надо угадать название оперы и желательно имя певицы или певца. Сейчас, к сожалению, этого магазина больше не существует…

Эскалатор в вестибюле вел наверх, на второй этаж, в отдел классики. Когда я первый раз там оказался, около эскалатора стояла в полный рост картонная фигура Марии Каллас, а рядом на столике лежали диски с ее записями. И стоили они по $ 29,99. Cпустя какое-то время, в начале 2000-х, напротив Каллас появилась картонная фигура другой певицы, которую тогда активно раскручивали. Рядом тоже положили ее диски, и цена была та же – $ 29,99. И каждый, кто поднимался на второй этаж, должен был пройти между картонных оперных примадонн.

Приехав через год в Штаты, я, как всегда, заглянул в свой любимый магазин – диск Каллас по-прежнему стоил $ 29,99, а ее картонной визави уже $ 16,99. На следующий год ее цена упала до $ 9,99. А потом картонная «подруга» Каллас и вовсе исчезла вместе со своими дисками. А Каллас как стояла за $ 29,99, так и стояла. Каждый раз, когда я приезжал в Нью-Йорк и оказывался около Lincoln Center, я обязательно бежал в этот магазин, чтобы с Марией Каллас поздороваться.

Я же был на Маше, как мы ее дома с мамой называли, просто помешан. Еще в училище: делаю уроки, а в комнате нашей коммунальной квартиры на всю громкость звучит неподражаемая Каллас! Как-то выглянул в коридор, там мама, несчастная, стоит, по телефону разговаривает. Слышу, она кому-то: «Нет, нет, я не могу сейчас. Нет. Я сейчас не могу, у меня голова раскалывается – Маша поет! Я сейчас не могу», – и вешает трубку.

33

…Ратманского я знал с 1987 года, как начал учиться у П. А. Пестова. Однажды к нам на класс пришел юноша, упитанный такой, весь какой-то несвежий, и встал рядом со мной на боковой станок. Все ребята, кроме меня, знали Лёшу по выпуску Петра Антоновича 1986 года. Ни внешне, ни по физическим данным он со своим одноклассником Володей Малаховым сравниться не мог: невысокий, плотный, с коротковатыми руками и ногами. В общем, совсем не «прЫнц»…

Помню, Пестов выстроил нас, детей, вдоль станка. Лёша станцевал какую-то вариацию и как-то бесславно ушел. На следующий день в классе Пётр Антонович стал расспрашивать про Ратманского, понравилось ли нам его исполнение. Мои одноклассники что-то мямлили, тогда Пестов сказал: «Мне очень жалко, что вы ничего не поняли. Я Алексею сказал и вам сейчас говорю: никогда не надо танцевать то, что не можешь. Не его дело ездить по конкурсам и танцевать классический репертуар!»