Мой театр. По страницам дневника. Книга II

В общем, ребята меня соблазнили совершенно невероятной, новаторской идеей, и я, тогда «одноногий», только начавший свое восстановление, стал приезжать к ним на репетиции. Илья заказал сочинение музыки à la балет, скомпоновал ее в партитуру – получился полноценный спектакль.

Коробка сцены Лиликанского театра крошечная, какой-то квадратный метр. И пока два кукловода работали с куклами-марионетками-балеринками, я – Полифем, лишенный не только голоса, но и всех прочих выразительных средств актерского ремесла, «играл» исключительно стопами, стоя на крошечной сцене босыми ногами. Только их и мог видеть зритель.

Сначала задачи, которые ставил Илья, казались мне, вернее моим ногам, просто невыполнимыми: «ты должен расстроиться», «теперь обрадоваться», «расплачься», «теперь ты ослеп». Потом я начал фантазировать, придумывать, как сделать, чтобы в движениях стоп выражалось стеснение, робость, любовь наконец! Я пребывал в состоянии блаженства, абсолютного детского восторга от самого процесса, красоты идей и их воплощения. Оттого, что через столько лет моя детская мечта работать в кукольном театре – осуществилась.

В «Смерти Полифема» оказалось две сцены с солнцем. Его диск по ходу сюжета сначала поднимался, потом опускался. Когда решали, кто будет им управлять, я засмеялся: «Есть вопросы, кто здесь Солнце?» В общем, солнцем управлял я!

Теперь в музее театра «Тень» хранится моя чашка с огромным подсолнухом в виде солнца. Каждый раз, когда я приходил, мне давали чашку с подсолнухом и радостно говорили: «Наше Солнце пришло!» Они тоже были для меня Солнцем.

Однажды Ф. Г. Раневская на вопрос критика Н. А. Крымовой, почему она так часто переходила из одного театра в другой, ответила: «Искала святое искусство». – «Нашли?» – «Да, – ответила Фаина Георгиевна, – в Третьяковской галерее!»

И хотя всю жизнь я служил в одном театре, везде искал искусство, я нашел его, святое и бескорыстное, именно в театре «Тень». Это было настоящее творчество.

Сначала предполагалось, что мы сыграем «Смерть Полифема» раза два, но премьера «балета» прошла с таким успехом, что его решили включить в репертуар театра. На случай моей крайней занятости обучили «второй состав» – ноги Майи Краснопольской.

В зрительном зале на этом спектакле могло присутствовать только 5–8 человек. Через какое-то время рядом со сценой появился экран, где публика могла видеть всё, что происходит в закулисье. Когда мы решили играть «Смерть Полифема» как полноценный афишный спектакль, я сказал ребятам: «Я так люблю ваш театр, мне не надо денег». «Нет, Коля! – возразил Илья. – Мы неплохо зарабатываем, продаем билеты на тебя за очень приличную цену». И, как я ни отказывался, мне стали платить гонорар за «проделанную работу», что было очень приятно.

Обычно представление «Смерть Полифема» заканчивалось моим общением со зрителями. Потом за кулисами мы в теплой компании с Майей, Илюшей, их детьми Сеней и Масей пили чай.

Когда я стал ректором Академии Русского балета, театр «Тень» приехал в Петербург – сыграл для учеников младших классов один из своих спектаклей во внутреннем дворе школы, абсолютно бескорыстно. Тут Майя спросила детей: «А вы боитесь Николая Максимовича?» Они хором: «Да!» – «А он кричит?» – «Да!» – «А он ругает?» – «Да!» – «А вам страшно?» Они хором: «Нет!» Вдруг какая-то девочка непосредственно выпалила: «Страшно, когда он шутит!»

В год премьеры «Смерть Полифема» выдвинули в номинации «Новация» на «Золотую маску». Его должно было отсмотреть два жюри – драматического и музыкального театра. Поскольку в зрительном зале могло присутствовать, как я уже говорил, 5–8 человек, мне пришлось специально для жюри сыграть спектакль 12 раз. Эти показы предстояло еще совместить со своими выступлениями в ГАБТе, гастрольным графиком, съемками на ТВ…

Но «Смерть Полифема» ничего не получила. Жюри музыкального театра в тот год возглавлял В. В. Васильев, он не обнаружил ничего новаторского в нашем спектакле, ему категорически не понравились мои ноги…

38

Вышеописанные события совпали с постановкой «Синего бога»…

В 1993 году, когда я впервые приехал на гастроли в Лондон, кто-то из зрителей подарил мне большой букет цветов и открытку с эскизом Л. Бакста к балету М. Фокина «Синий бог». На ее обратной стороне было написано, что я – живое воплощение этого эскиза и пожелание мне эту роль исполнить. Я только отпраздновал свое 19-летие. Конечно, я знал, что Синего бога танцевал Нижинский, что балет Фокина провалился, а его хореография оказалась утраченной. Про себя подумал: ха, ха, ха…

И, когда Андрис Лиепа через столько лет заговорил со мной о постановке «Синего бога», я подумал – нереально. Оказалось, что сначала Андрис пытался сделать этот балет для себя – не вышло; потом для Ф. Рузиматова – опять не вышло. А у меня с труппой Кремлевского балета получилось.