Мой театр. По страницам дневника. Книга II

Однажды Виктюк ставил спектакль в Театре на Таганке. Во время репетиции он снимал с себя пиджак и вешал его на спинку стула. В определенное время Роман Григорьевич словно испарялся. Никто не мог его найти. Но пиджак исправно висел на стуле. Значит, он где-то в театре, думали актеры. А в этот момент Виктюк уже ехал на поезде в Таллин, где параллельно с Таганкой ставил другой спектакль. И там в репетиционном зале на стуле висел его пиджак, точно такой же, как в Москве. И когда вечером Виктюк испарялся уже с таллинской репетиции, спеша на поезд в Москву, благодаря его пиджаку, оставленному на спинке стула, в Таллине тоже все думали, что он в театре. Фокус с пиджаком позволил Роману Григорьевичу ставить одновременно два спектакля не только в разных театрах, но и в разных городах тогда еще Советского Союза. Немыслимая, гениальная авантюра!

58

Однажды, в канун какого-то Нового года, Виктюк, одетый, как всегда, в умопомрачительный пиджак, появился на сцене Большого театра после моего «Щелкунчика». Нас представили друг другу.

С 2001 года Роман Григорьевич вел на одном из центральных телевизионных каналов свой цикл «Поэтический театр Романа Виктюка». Снял и со мной программу, назвав ее крайне туманно, но завлекательно – «Попытка реинкарнации». Ни в кого я там не перевоплощался, просто старался внятно ответить на возвышенно-витиеватые, похожие на белый стих, вопросы автора-ведущего.

Время от времени Виктюк звонил, приглашал вместе пойти в какой-нибудь московский театр на премьеру. И тут… Если Роману Григорьевичу что-то не нравилось, он начинал тихо, но отчетливо, если учесть безмолвие зрительного зала, издавать протяжный, высокий звук «а-а-а-а-а!», типа «караул!»; потом вновь набирал воздух, и в публику опять неслось убийственное «а-а-а-а!». Я стискивал его локоть: «Нас сейчас выведут!» Но мои увещевания не производили на Виктюка никакого впечатления.

Обожавший экспериментировать в своих спектаклях, Роман Григорьевич не раз предлагал мне поработать с ним в драме. Я отказывался: «Спасибо большое, не хочу! Нет, нет, не хочу! Артист балета должен молчать, не надо ему выходить на сцену разговаривать».

И убедил меня в том спектакль того же Виктюка «Двое на качелях», поставленный им для Н. Макаровой в 1992 году. Я только что сдал выпускные экзамены и был принят в труппу Большого театра. Узнав про пресс-конференцию перед премьерой, побежал туда, чтобы увидеть одну из героинь своего детского балетного «иконостаса».

Пробрался и на спектакль. Единственное, что помню, Макарова не очень хорошо, с сильным акцентом говорила по-русски. Она была такая… немножко такая амЭриканка, немножко так… не выговаривала слова… В зале сидел весь Большой театр и театр Станиславского и Немировича-Данченко. Самым красивым и впечатляющим моментом вечера оказалась придумка Виктюка: на финальных поклонах всю сцену засыпали ландышами.

В память о том вечере у меня осталась программка, на которой актриса милостиво вывела: «Всего доброго Коле. Наталья Макарова». На самом деле ничего доброго этот человек мне, как выяснилось позже, не желал. Макарова «топила» меня, являясь членом жюри Московского международного конкурса артистов балета, в котором я участвовал, объясняясь по поводу Цискаридзе с Улановой. Когда же искали танцовщика на партию Солора, в поставленной Макаровой версии «Баядерки», она предпочла пригласить вместо меня более слабого исполнителя. Видимо, ни с кем не хотела делить успех.

Возвращаясь к Виктюку, хочу сказать: всегда буду благодарен ему за «Реквием по Радомесу». Этот спектакль помог выйти Образцовой из тяжелейшей депрессии после смерти мужа. Мы с Еленой Васильевной обожали общество Романа Григорьевича. Он был талантливым режиссером, хулиганистым, остроумным, прекрасно образованным человеком, находившимся в курсе всех московских театральных сплетен. С ним всегда было интересно и очень весело.

59

Пришедшая благодаря телевидению популярность приводила меня в самые разные проекты, даже в цирк, который я с детства обожал. 27 ноября 2006 года телеканал «Культура» снимал новогодний вечер в Цирке на проспекте Вернадского. Меня как ведущего и артиста пригласили принять в нем участие.

1-е отделение проходило «на воде» и «над водой» вместо привычной арены. С Машей Александровой мы танцевали adagio из «Раймонды». Начинали высоко, на площадке под куполом в свете прожекторов, потом спускались по длинной лестнице вниз, снова танцевали, теперь уже на «пятачке» 2 × 2 м. Потом по задумке режиссера я поднимал Раймонду на «стульчик» (мой рост 185 см плюс длина моей вытянутой руки, а руки у меня очень длинные) и нес Машу по мостику на следующую площадку посреди бассейна, где мы и дотанцовывали свой номер.